Высоцкий

Вспомнил и живого дядю Лешу. Как записывал у него дома на магнитофон ранние песни. Как забежал к нему однажды только за тем, чтобы рассказать: при моем появлении в Доме актера сам Булат Окуджава встал! Так наивно похвастаться можно только тому, кому очень доверяешь. Дядя Леша посмеялся над загордившимся племянником, а потом (это через Ирэну станет известно) вдруг сказал: а Вовкины песни о войне, может быть, и посильнее, чем у Окуджавы будут!

В Бухаре рано утром двадцать восьмого июля приложился к зелью, да к тому же еще пошел на рынок и какую-то дрянь съел. Через некоторое время начал бледнеть, зеленеть. Заглянувший к нему Гольдман срочно тащит Федотова. Высоцкий успевает проговорить:

— Толя, спаси меня… Спасешь — буду считать тебя лучшим врачом в мире.

И падает. Глюкоза не помогает. Дыхание останавливается, за ним — и сердце. Федотов делает инъекцию кофеина прямо в сердечную мышцу. Потом — искусственное дыхание изо рта в рот. Севе в это время поручает массировать сердце. Дело решают секунды.

А еще говорят двум смертям не бывать! Вот она, клиническая, позади. Ну что, надо к концерту готовиться?

Но тут уж его упаковали, в карман — записку (что надо делать, если приступ повторится) — и через Ташкент в Москву. А там уже он, по прошествии нескольких дней, встречает в Домодедове свою команду…

Впервые за долгое время театральные каникулы он проводит не за границей. Есть на то свои причины. Пробовал отдохнуть в Сочи, где находился Янклович, пробивший ему место в санатории «Актер». Да, здесь вам не Таити — возникли проблемы с койкоместом и с талонами на питание! А в довершение всего — тут же ограбили. Залезли через балкон в номер, украли куртку, джинсы, зонт. Документы, правда, подбросили потом в санаторий. Так и вернулся в Москву несолоно хлебавши, да к тому же в квартиру собственную смог без похищенного ключа проникнуть только при помощи слесаря-виртуоза, справившегося с хитрым американским замком.

Таганские гастроли в Тбилиси оказались сразу омрачены. Для начала были запланированы десять представлений «Поисков жанра», а состоялось только пять, аншлагов не получилось. А все дело в том, что организаторы выбрали неудачное место — Дворец спорта, почему-то у местного населения непопулярный. Настроение ухнуло, да еще кое-кто во время задушевного разговора как-то очень недобро отозвался о его стихах. Что, мол, ты рифмуешь: «кричу» — «торчу»? Надо, дескать, пользоваться более сложными рифмами.

Абсолютно несправедливо. Посмотрим, что конкретно имеется в виду. У Высоцкого в его исповеди «Мне судьба — до последней черты, до креста…» есть период, где на одном дыхании проносятся двенадцать строк с рифмой на «чу»:

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И веселый манер, на котором шучу…
Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить — не хочу, —
На ослабленном нерве я не зазвучу —
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!
Лучше я загуляю, запью, заторчу,
Все, что ночью кропаю, — в чаду растопчу,
Лучше голову песне своей откручу, —
Но не буду скользить словно пыль по лучу!

Здесь просто немыслима была бы рифма приблизительная, которой в принципе-то Высоцкий владеет. Ну, там типа «Гоголю» — «убогую», «лучших» — «лучник»… А его составные и каламбурные рифмы сам Бродский хвалил — вот те крест! Буквально говорил, что сам не умеет такие штуки делать, как, скажем, «в венце зарю» — «Цезарю», «людей, пожалуй, ста» — «пожалуйста». Да не в рифмах тут, по-видимому, дело…

Когда пошли концерты в институтах, там полные аудитории собирались на Высоцкого. И в «Гамлете» игралось вполне вдохновенно.

Пока он был в Тбилиси, в «Литературной газете» наконец появился отклик на альманах «Метрополь». С весны тянулась эта история, куда-то тягали участников, прорабатывали. Двух молодых составителей исключили из Союза писателей, куда они только что были приняты. В знак протеста из союза вышли Вася Аксенов и Лиснянская с Липкиным. Альманах в итоге опубликован на Западе. Обругать его свыше было поручено функционеру Ф. Кузнецову, который сделал это с надлежащим советским занудством. Сдохнешь от скуки, пока доберешься до своей крамольной фамилии: