Высоцкий

На прощание языковеды вручают ему подарок — только что вышедший «Бег времени» Ахматовой. Самая дефицитная книга сейчас в Москве, причем у библиофилов и спекулянтов особо ценятся экземпляры в белой суперобложке с рисунком Модильяни, где поэтесса изображена в весьма условной манере и в возрасте двадцати двух лет. Именно такой теперь будет и у Высоцкого. О, да тут еще и открытка со стихами: «Кто за свободу песни ратовал? — Высоцкий и Ахматова». Такой порядок имен — это, конечно, перебор: даму я всегда вперед пропускаю, но все равно огромное спасибо!

Открыл наудачу, взгляд упал на строки: «И во всех зеркалах отразился человек, что не появился и проникнуть в тот зал не мог». Между прочим, кое-кто собирался сводить его к Анне Андреевне, когда она заедет в Москву, на Ордынку… Но встреча с живой Ахматовой так и остается мечтой…

Десятого февраля начинается суд над Синявским и Даниэлем. Четырнадцатого вынесен приговор: первый из вольнодумцев получает семь лет, второй — пять. Процесс фактически был закрытым. Ему предшествовала «артподготовка» в прессе, где писателей обзывали «перевертышами» и так далее. Высоцкий не может на это не отреагировать стихами — пусть и не имеющими шанса на обнародование:

Вот и кончился процесс,
Не слыхать овацию —
Без оваций всё и без
Права на кассацию.

Изругали в пух и прах, —
И статья удобная:
С поражением в правах
И тому подобное.

В духе своих сатирических песен автор становится в позу наивного простака, взывая таким способом к здравому смыслу. Как же так? Общественность осуждает клеветнические сочинения этих пасквилянтов (коллеги Синявского по филфаку МГУ коллективное письмо в «Литературную газету» направили), но почти никто сих опусов в глаза не видел. Может быть, стоило опубликовать их, прежде чем хулить и клеймить?

Если это, так сказать,
«Злобные пародии», —
Почему бы не издать
Их у нас на Родине?

Но никаким сарказмом нашу власть и покорную ей толпу не проймешь. «Пастернака не читал, но осуждаю», — говорили они в 1958 году, а теперь этот принцип перенесли на Синявского с Даниэлем.

И на так называемых выборах так называемый «блок коммунистов и беспартийных» снова получит девяносто девять с чем-то процентов голосов. Что тут скажешь?

Подымайте руки,
                    в урны суйте
Бюллетени, даже не читав, —
Помереть от скуки!
                    Голосуйте,
Только, чур, меня не приплюсуйте:
Я не разделяю ваш устав!

А на Таганке — наконец брехтовский Галилей. С главным исполнителем в этом спектакле ситуация складывалась непросто. Начинал Губенко репетировать, потом параллельно подключили Сашу Калягина. Шеф пробовал какого-то актера-любителя, да и сам к этой роли примеривался. О Высоцком речь вроде и не заходила. Он сам старается об этом не думать, хотя трудно удержаться от мыслей о своем месте в театре и в жизни вообще. Двадцать восемь годков стукнуло — из комсомольско-молодежного возраста вышел, а большой роли сыграть не довелось. Пора, пора уже вынимать маршальский жезл из солдатского ранца! Накопилось на душе слишком много…

Режиссер это его настроение уловил и не то чтобы пошел навстречу, а мудро решил использовать с максимальной эффективностью. Галилей в пьесе проходит огромный путь — к вершине научной гениальности, затем к самопредательству и, наконец, к позднему раскаянию. И нужна для этой роли личность, пребывающая в стадии энергичного становления. Вопрос же о внешнем сходстве для Любимова, как и для самого Брехта, не стоял: тут важен философский уровень разговора. С седьмого февраля пошли изнурительные пятичасовые репетиции.

Любимов форсирует актерскую нагрузку. Физическую, насыщая рисунок роли изощренной акробатикой. И духовную, взваливая на Высоцкого всю тяжесть брехтовских интеллектуальных задачек. Что такое истина? Существует она сама по себе — или же только в сознании людей? Можно ли сначала отречься от своей идеи, а потом вновь к ней вернуться, продолжить ее и довести до полной реализации? На этот счет предостаточно готовых ответов: кто не знает по картинке из учебника старичка в шапочке, которого церковники заставили подчиниться своей идеологии, и он покорно придурился, а потом хитренько подмигнул народным массам: дескать, ничего, ребята, все-таки она вертится… Но тут не ответ, тут вопрос нужен, причем не абстрактный, а нервом проходящий через твою собственную судьбу. Когда цена ответа — вся жизнь: быть или не быть тебе самим собой…