Издалека, из-за океана, я мог позволить себе надсхваточную позицию, и мне, фанату независимости — зависеть от царя, зависеть от народа, — стало казаться, что моих московских либеральных знакомых, Таню включая, заносит идеологически. Несомненно — особенно в стихах — Таня была индивидуальна, групповуха была чужда ее таланту, но одновременно ей было одиноко одной на ветру — вот ее и прибило к ультралиберальному лагерю, тем более она была аэропортовское дитя и даже ее литературные метания были ограничены аэропортовскими границами. Связь была тесной, плотной, на физиологическом уровне — в очередной мой наезд Таня уговаривала меня встретиться с флагманом радикального либерализма критиком Наташей Ивановой, с которой я когда-то был довольно близок, но мне было так хорошо с Таней, а времени было в обрез, что я отказался. После расстрела парламента в октябре 1993-го, с которого и начался откат русской истории, Таня подписала коллективку «42-х» в поддержку Ельцина и расстрельщиков. Несмотря на возрастное — в дюжину лет — отличие от главных шестидесятников, Таню стали зачислять именно в эту литературно-политическую когорту: по клановым взглядам? по партийной спайке? по мафиозной тусовке, к которой она воленс-ноленс принадлежала, а куда еще ей было податься, прибиться? Не знаю, а судить издали боюсь.
Закон мафии: ни с кем дружить, а против кого дружить.
В
Знала бы Таня, что через пару-тройку месяцев после ее самоубийства скушнер получит очередную госпремию от Чубайса, то бишь из кармана государства! До полного везения ему не хватает Нобельки или вечности.
Тогдашняя Таня рассказывала о нем с презрением, как о придворном еврее, а незадолго до ее смерти я прочел ее большое интервью с Кушнером в «Новом мире» — это не Саша изменился к лучшему (наоборот), а Таня — увы, к худшему. Спокойно отнеслась тогда к моей в «Трех евреях» характеристике «мелкого беса крупных габаритов» Лидии Яковлевне Гинзбург, а тут вдруг читаю в другой Таниной статье: «великая Лидия Яковлевна Гинзбург». Господи, если теоретик-эклектик и литературный слабак Гинзбург великая, то какой эпитет поставить перед именами Пастернака, Мандельштама, Цветаевой, Платонова, Бабеля, Булгакова, Мариенгофа? Того же Бродского? Что-то в Тане надломилось, я не всегда узнавал ее по публикациям, да и не так чтобы внимательно за ними следил. Закон Гекубы в действии. А потом прочел чью-то статью о том, как диаметрально изменилось в России отношение к Бродскому: от любви до ненависти один шаг. «На самом деле изменился не Бродский, изменились мы», — делает вывод автор и объясняет, в чем эта измена себе прежним, откуда эта ненависть к самим себе в прошлом и повержение кумиров. Такую измену претерпели страна в целом и ее граждане в отдельности. Поговорим об этом в другой раз. Что же до Тани Бек — помимо прочего, с возрастом она испугалась одиночества, на которое сама себя обрекла независимостью и максимализмом: