Шел июль 1980 года. В Москве — Олимпиада. Улицы города пустые. Город очистили от необязательных лиц, здесь присутствующих и проживающих: от лиц без определенного местожительства и определенных занятий. Так называли бомжей, проституток. Судя по тому, как мало осталось людей в летней Москве, вывезли очень многих. Вывезли и тех, кто не очень презентабельно выглядел — отправили за 101-й километр. Зато вместо всяких непрезентабельных личностей в столице появились продукты. Не то что дефицитные, а диковинные для того времени! Завезли пепси-колу и фанту. Многие тогда впервые познакомились с этими напитками в массовом порядке, появились американские сигареты. Молодые люди, у которых был лишний рубль и которые хотели произвести впечатление на девушек, их покупали, прогуливались вечерами по городу, раскуривая такие папиросы, и стреляли глазами в проходящих мимо красавиц.
Высоцкий к Олимпиаде был равнодушен. Это был самый страшный период его жизни.
— Мне словно все время холодно, — говорил он своим друзьям. — Прихожу домой. Тепла ни от кого нет. Хоть к матери иногда приезжаю, с ней хорошо.
Наверное, Володя в то время тосковал по своему прошлому, по детству, по жизни на Большом Каретном, поэтому частенько проводил время у мамы. Даже его последний концерт, который прошел 16 июля в Подлипках, был наполнен какой-то странной, непонятной грустью. С Володей на концерт поехали многие его друзья — не хотели оставлять Высоцкого одного… А Володя, сидя на стуле посреди сцены, очень много рассказывал собравшимся о Большом Каретном, о доме, в котором прошли, наверное, лучшие годы его жизни, о друзьях, о Шукшине, Кочаряне, Макарове, Тарковском. Здесь же он спел свою «Балладу о детстве», которую сам Высоцкий называл «Балладой о старом доме».
— Это действительно песня о моем детстве и о моем доме, — как-то грустно сказал Высоцкий и запел.
Начиналось все очень тихо, но ближе к концу концерта он разошелся — зрители снова увидели любимого ими Высоцкого, того, который умел перевоплощаться в героев своих песен, который дарил удивительную энергетику и никого не оставлял равнодушным. Может быть, что-то чувствовал? Хотел, чтобы его последний концерт был ярким и запоминающимся? Хотя, конечно, Володя этот концерт своим последним не считал — на 24 июля уже было назначено выступление по телетайпу: Высоцкий должен был выступать перед работниками космической промышленности, и он очень хотел это сделать! А после своего концерта в Подлипках поехал, как всегда, в Москву. Ведь 18-го у него был спектакль — «Гамлет», который он каждый раз играл с огромным удовольствиям. Каждый, но не этот…
В этот раз на спектакле не было Марины. «А жаль», — почему-то подумал Володя, сам удивившись своим мыслям. Марина не простила его, отпустив и сказав, что его зависимость, видимо, для него дороже, чем она сама. Что мог ответить Высоцкий? Только что он борется, пытается победить эту зависимость. Но не может. Силы воли не хватало…
«Гамлет» шел тяжело. Высоцкий чувствовал себя плохо. Его последний спектакль не обошелся и без накладок — когда в сцене с Офелией занавес задел гроб, актриса оказалась лицом к лицу с призраком отца Гамлета, которого не должна была видеть по спектаклю. Актеры удачно обыграли эту «накладку». В антракте поговорили, что ее хорошо бы закрепить.
—
— Ну, ничего, выкрутились же! — приободряла Наташа Сайко, исполняющая роль Офелии.
—
— Скоро отпуск, можно будет отдохнуть.
— Да, скоро отпуск, — как-то задумчиво прошептал Володя.
Настроение у него в тот день было мягким, добрым — редкость для последнего времени.
После антракта ему стало плохо. Выходил со сцены, пил лекарства, просил позвать Толю Федотова. Тому немедленно позвонили — Толя сорвался, поехал. Успел к сцене «Мышеловка», когда Высоцкий чувствовал себя уже очень плохо. Он моментально выскочил, хотя и должен был быть на сцене. Он выбежал за кулисы:
— Толя, поставь мне укол! Чувствую, что не дотяну!
Федотов вколол ему лекарство, и Высоцкий вернулся на сцену абсолютно бледный, а потом, когда играл, становился красный, возбужденный, красные глаза. Доиграл, ничего не скажешь, хотя состояние у него уже было предынфарктным. Каждый раз, когда Володя выходил за сцену, Толя спрашивал его:
— Как, Володя?
— Ой, плохо! Ой, не смогу.
Но смог… Только когда занавес развернулся и отгородил артистов от зала, Володя сказал:
—
— Володенька, миленький, потерпи, ну еще немножечко.
Духота. В зале, на сцене, в театре. Володе казалось, что нечем дышать, что еще немного, и его сердце просто остановится от нехватки воздуха. Все актеры перед выходом на поклон выбегали в театральный двор. На них костюмы — чистая шерсть, ручная работа, очень толстые свитера и платья. Все давно мокрое. На поклоны почти выползали от усталости.
Алла Демидова, исполнявшая роль Гертруды, пошутила:
— А слабо, ребятки, сыграть еще раз?