Высшая каста

– Ничего не будем. Лева нам больше не интересен ни в каком качестве, ни как товарищ, ни как источник опасности. После этого гнойного бреда, в который он себя вмазал, к нему не прилипнет ни одно слово правды и ни одно слово лжи. Более того, Сталин материал на Шварцмана даже читать не станет, как и его новые показания. Поэтому, чтобы лишний раз не раздражать вождя, Рюмин с Игнатьевым даже стараться не станут. Формально закончат следствие и поставят Леву к стенке, если, конечно, успеют. Как говорил Иосиф Виссарионович: «Чего не сделает закон, должна восполнить пуля».

– А если не успеют?

– Ну, поскольку Лева нам не чужой, то отправим его лет на восемь во Владимирский централ или в дурку на Чеховский «пятак». Как ты понимаешь, Серго, других вакансий в связи с вновь открывшимися анкетными данными у меня нет. Но не будем, товарищ Гоглидзе, забегать так далеко вперед.

Лаврентий Павлович допил остывший чай. Он вдруг представил, каково сейчас в тюрьме этому всегда гладкому, напомаженному хряку с короткими отекшими пальчиками. В юности Лева Шварцман успел сделать блестящую карьеру советского журналиста, пройдя путь от репортера местечкового «Киевского пролетария» до ответственного секретаря «Рабочей Москвы». Цепкого и смазливого газетчика приметил Ежов, уговорив двадцатисемилетнего молодого человека поменять горячий пропагандистский цех на кровавую пыточную. Стремительно обжившись в новой профессии, Шварцман, уже через полтора года любимец наркома, расследует ответственные дела, терзает именитых врагов народа – некогда бывших своих коллег.

Ежову молодой следователь скрашивал не только кабинетные будни, но и короткие часы досуга. Однако, когда в 1938 году Сталин предрешил судьбу «кровавого карлика», назначив под него первым замом товарища Берию, Шварцман помог новому хозяину Лубянки в разоблачении своего патрона и сердечного друга как «шпиона и педераста». Поскольку Шварцман оказался чекистом пытливым, даже талантливым, Берия отдал его под начало своего ближайшего соратника Богдана Кобулова, возглавившего с приходом Берии Следственную часть НКВД СССР.

Кобулов в довесок к сросшимся бровям и гладким усам щеточкой имел маниакальную страсть к пыткам и смертным приговорам. Похожий на Чарли Чаплина, только злого и жирного, Кобулов обладал таким необъятным брюхом, что для него приходилось заказывать специальные столы с полукруглой выемкой. За нескромные пропорции телес и вечно красную от водки физиономию Берия называл своего соратника «Самоваром». Атомный маршал всегда тяготел к землякам, однако армянина Кобулова он ставил выше всех своих сородичей. Сам же Кобулов, несмотря на патологическую жестокость и лакейскую привязанность к Лаврентию Павловичу, больше всех в этом мире любил брата Амаяка, который за несколько лет из помощника бухгалтера вырос в резидента НКВД в Берлине. Именно Кобулов-младший слал в Москву шифровки об отсутствии у Гитлера намерений напасть на СССР.

Чуть отвлекшись на Кобуловых, Берия снова мысленно вернулся к Шварцману, в способностях которого он не ошибся. Ведь расчет Шварцмана предельно точен. Понимая, что Рюмин собирает на него компромат, в том числе и о частной жизни, он, не дожидаясь, когда всплывут факты нежной дружбы с Ежовым, рванул на упреждение, поведав Рюмину о своих фантастических подвигах в гомосексуальных дебрях. Кто теперь поверит Рюмину и даже самому Шварцману о его связях с Ежовым, если он уже признался, что сожительствовал с Абакумовым и британским послом.

– Лаврентий Павлович, неделю назад Сталин утвердил список врачей, подлежащих аресту. Готовил Рюмин. Там все наши. Хозяин вдохновился, даже дописал пару фамилий.

– Где список? – Берия деловито поправил пенсне.

Гоглидзе достал из потертого кожаного портфеля папку с завязками и передал ее шефу:

– Здесь досье на каждого.

Берия листал бумаги, останавливаясь только на лощеных фотографических портретах. Через пару месяцев эти сытые и надменные физиономии станут тусклыми, изнуренными и сломленными полулицами полулюдей.

– Збарский… Збарский… – Берия задумчиво почесал переносицу, вглядываясь в невыразительные совиные глаза, приплюснутый нос и женственные складки губ глядевшего на маршала гордеца.

– Хранитель Тела, – поспешил подсказать Гоглидзе.

– Точно. Этого профессора еще Ежов собирался расстрелять. Ему донесли, что Збарский проводит какие-то ритуалы. Ежов перетрусил, что тот его сглазит или порчу нашлет. На редкость суеверный мудак. Но Сталин не дал. Мол, что тогда с Лениным станется. В итоге где Збарский, а где Ежов?

– Думаю, скоро исправим недоразумение. – Гоглидзе молодцевато расправил плечи.

– А может, и вправду проклял, – Берия подмигнул генералу. – Этим оккультизмом еще Троцкий баловался, но мы всех его колдунов уничтожили. Только Збарского вот сберегли. Посягнуть на Збарского – посягнуть на Ильича. Личное распоряжение Сталина, говоришь?

– Так точно! Хозяин сам вписал Збарского в этот список.

– Отдельных указаний по нему нет?

– Не могу знать, Лаврентий Павлович.

– Ну и черт с ним, – отмахнулся Берия. – По Грузии есть новости?