Высшая мера

— Комиссия утверждает, что ваш полк один из лучших среди танковых подразделений. Рад! Поздравляю! Но почему, черт побери, в этом полку вдруг открывают боевую стрельбу? Вопреки категорическому запрету. Почему? Почему командир полка упрятал от суда этого злостного нарушителя приказа? Я не хочу слушать ваших объяснений! Приказ есть приказ, а за нарушение — под суд! И мне кажется, Табаков, все идет от вас, от вашей личной неуравновешенности. Почему, собственно говоря, вы, именно вы сочли себя самым ответственным за судьбы людей, страны и пишете Военному совету вот эти бумаги? — Павлов двумя пальцами (остальные брезгливо оттопырил) приподнимает со стола и потрясывает письмо Табакова. — Почему?! У вас других дел нет? И что же выходит из этих бумаг? Выходит, надо взять и эвакуировать куда-то в символический тыл семьи военнослужащих — как бы, мол, не пострадали! — и вызвать тем самым переполох во всей приграничной полосе? Мы не можем исключать из поля зрения военный конфликт с фашистами, но, дорогой мой… Пусть не с нашей стороны будет повод!..

Громы и молнии бушевали над его, Табакова, головой минут двадцать. А он стоял навытяжку, словно у войскового знамени, и не мог ни слова возразить — ему не давали. Наконец Павлов сказал, что если б не знал Табакова по Испании и Халхин-Голу, то разговаривал бы с ним не столь мягко, этой оговоркой заставив Табакова подумать: «Ничего себе — мягко!» И еще сказал, что он, Павлов, расценивает поведение подполковника Табакова как политически незрелое. Одно дело — быть хорошим воякой, другое — уметь мыслить по-государственном у.

— Вам нужно поучиться, товарищ Табаков! — пришел к внезапному для Ивана Петровича решению. — Что вы кончали?

— Ленинградские бронетанковые курсы, товарищ командующий, и два курса пединститута, заочно…

— Вот-вот! — с сожалением и осуждением качнул бритой головой Павлов. — Пошлем вас в военную академию. Согласен? — перешел вдруг на «ты».

— Поздновато, товарищ командующий. Мне под сорок…

— Ишь старец какой! Учиться никогда не поздно. Может, в отставку по старости попросишься?

— Я человек военный, товарищ командующий! Готов любой приказ выполнить…

— Историк, а не знаешь, что Бисмарк предупреждал соотечественников: не воюйте против России, сие грозит погибелью для вас! Может, не совсем так сказал, но смысл, в общем-то, такой. — Павлову, видимо, понравилось, что Табаков промолчал, стало быть, действительно тот не читал Бисмарка, хотя, конечно, труды «железного канцлера» подполковник знал хорошо. Павлов же развивал свою мысль: — А что говорил он фон Клаузевиц? Он говорил: «Наличные средства подлежат арифметическому исчислению и потому могут быть определены хотя бы приблизительно верно. Но сила воли ускользает от сколь-нибудь точного определения; мерилом ее может быть разве только самый повод, то есть предмет спора». И если мы знаем труды немецких военных и политических авторитетов, то уж сами немцы знают их назубок, будьте уверены. Исключаю, что Гитлер не учитывает той самой «силы воли» нашего народа, о которой упоминает Клаузевиц. Пусть Гитлер не знает слов генералиссимуса Суворова о том, что «русские всегда бивали прусских», но Клаузевица-то и Бисмарка он, уверен, читал. И уж наверняка учитывает силу и несокрушимость нашего социалистического строя, сплоченность наших советских народов. То, что он нервирует наши границы, еще ни о чем серьезном не говорит, вполне вероятно, что хочет добиться от нас каких-то уступок. — Неожиданно спросил: — Новые машины получили, разумеется?

— Пять штук.

— Хороши?

— «Т-34» — отличный танк. «КВ-2» не очень нравится.

— Чем?

— Слишком громоздок. Объемная мишень для артиллерии противника. Не танк движется, а водонапорная башня.

— Личное мнение?

— Нет. Мнение танкистов.

— Гм!.. Пожалуй, можно согласиться. А то, что вы тут пишете насчет устаревшей боевой техники, насчет нехватки запчастей к ней… Нам это известно, товарищ Табаков. Страна постепенно свертывает выпуск устаревших машин, стало быть, закономерно и сокращение выпуска запчастей для них. Танки будут менять полностью, Табаков… Да ты садись. Промышленность даст нам столько новых отечественных машин, сколько потребуют интересы обороны… Недооценили мы крупные механизированные соединения, при наших-то оперативных просторах. Теперь торопимся, наверстываем упущенное, чтоб от немцев не отстать. От тех самых, что в годы первой мировой войны писали: «Танки — это нелепая фантазия и шарлатанство». — Во взоре Павлова сверкнула веселая ярая молния. — А восьмого августа тысяча девятьсот восемнадцатого года англо-французы устроили им самый «черный день» за годы войны. При поддержке около пятисот танков союзники наголову разгромили две германские армии… Урок, как говорится, пошел впрок. Ныне немцы наголову разгромили французов и англичан их же оружием.

— Мы отклонились от темы нашего главного разговора, Дмитрий Григорьевич, — мягко напомнил член Военного совета. Вероятно, давал Павлову понять, что с проштрафившимся командиром полка необязательно говорить много и откровенно, даже если он и давний знакомый.