Высшая мера

Откуда было знать этим ребятам, что немецкую радиостанцию в городе Глейвиц захватили 31 августа прошлого года не поляки, а эсэсовцы в польских мундирах, что сами они были потом уничтожены для сокрытия следов провокации; что старейший университетский городок в земле Баден-Вюртенберг атаковали не бельгийские и голландские пилоты, а 51-я бомбардировочная эскадрилья немцев… Били своих, чтобы чужие боялись, чтобы потом безнаказанно бить этих чужих. Справедливо считал Анджей, что его родину предали и растоптали, но не знал он, в какой мере способствовали этому союзники — Англия и Франция. Лишь через многие годы прочтут его соотечественники слова повешенного фашистского генштабиста Альфреда Йодля, сказанные на Нюрнбергском процессе:

«Если мы еще в 1939 году не потерпели поражения, то это только потому, что примерно 110 французских и английских дивизий, стоявших во время нашей войны с Польшей на Западе против 23 германских дивизий, оставались совершенно бездеятельными».

За свою «странную» войну Англия расплатилась катастрофой в Дюнкерке, Франция — унизительнейшим подписанием капитуляции в Компьенском лесу, причем в том же салон-вагоне, где некогда французский маршал Фош принял капитуляцию кайзеровской Германии.

И Анджей, и сидевшие рядом с ним парни не ведали глубин мировой политики, но каждый старался держаться своего берега. А берега их были разны.

А вот и она — Танька! Черт-те что это была за Танька! Она перешагнула порог с видом посланницы строгих, но милостивых богов. Очи полуприкрыты ленивыми густыми ресницами, а над ними высоко-высоко выгнулись брови. И очень заметно было под вышитой украинской сорочкой, под клетчатой тесноватой юбкой, что неудержимо наливалась девчонка от грудей до коленок. Словно бы нехотя отворила выпуклые блестящие глаза. Сломив руку в локте, поправила гладкий зачес волос. Широкий белый рукав сорочки скользнул к плечу, оголив крепкую, не ребячью руку.

— Мамо сказали: «Пускай Анджей идут кушать…»

Костю передернуло: не есть, не снидать и даже не вечерять, а, видишь ли, кушать! Сроду тетка Варвара не скажет так.

Она выжидающе держалась за скобу неплотно прихлопнутой двери — низом начал полоскаться холодок. Он натягивал из сенок, из горобцовской хаты запахи вкусного варева. Должно быть, Танькина «мамо» выставила на стол горячие, обжигающие чесноком и перцем пельмени. Костин рот сразу наполнился пресной голодной слюной. Он незаметно пощупал в кармане несъеденную горбушку: сейчас выйдут с Айдаром за калитку и разломят ее.

Наконец Анджей пообещал прийти, и Танька столь же царственно, как и вошла, удалилась, блеснув вдруг в сторону заробевшего Айдара таким взглядом, который, по мнению Кости, стоил многих и многих вопросительных и восклицательных знаков. От этого взгляда даже у Кости, презиравшего высокомерную Таньку, сладкие судороги свели дыхание, и он великодушно простил ей придуманное «кушать». Однако, увидя, как у Айдара заревом пылали уши, не удержался, отодвинул от него цветок столетника:

— Завянет!..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Если Излучный — околица Европы, то немецкий Кляйнвальд — ее пуповина. Как и русский поселок Излучный, немецкая деревня Кляйнвальд также стоит на высоком западном берегу реки. Только этим они и схожи.

По узким кривым улочкам Кляйнвальда, вдоль его булыжных тротуаров — острые, как сложенный зонт, тополя, шатры конского каштана, кружево канадского клена. Такой красоты нет, конечно, в пыльном, степном Излучном. Нет и кляйнвальдской, мощенной гранитом площадюшки, на краю которой веретеном уходит в небо кирха с рыбьим глазом часов над колокольней, с чешуйчатой зеленью старой черепицы на скатах шпиля. Справа от кирхи — кирпичный сарай пожарной службы и, впритык к нему, кирпичная же каланча, поверху защищенная от непогоды и солнца широкими щитками жалюзи. Ну где есть кирха, там непременно и пивная вблизи. В Кляйнвальде она слева от божьего храма, в низкой длинной постройке из камня-дикаря, неодолимой, словно стены тевтонского замка. Напротив, через площадь, — двухэтажный дом бургомистра, облепленный пилястрами и обвитый плющом. Чуть дальше — тоже двухэтажный дом: внизу, за витринами из бельгийского стекла, магазинчик, наверху, за белыми занавесками, — жилье ее владельца Ортлиба. Для кляйнвальдцев Ортлиб — всемогущий человек, неограниченную власть которому дает его партийная должность — партийный вождь селения.

Ближе всех к воде, к каменистой дамбе, отбивающей стремя к правому берегу, кирпичный, с мансардой, дом Ганса Рихтера, крытый легкой и звонкой, как саксонский фарфор, черепицей. Дом словно бы съехал сюда по кривой улочке и уперся в каменную ограду своим высоким фундаментом из дикаря. К реке можно спуститься через узкую калитку.