Высшая мера

«Идет пятый месяц войны… Что скажет на совещании фюрер? Что ответят ему генералы?.. Что я завтра запишу в дневнике?..»

Посмотрел на часы: до начала совещания еще немало времени. Посмотрел на черный неуклюжий ящик телефонов. Можно позвонить Магде, сказать, что приедет на вечерний чай. Где она сейчас? В каком из домов? В Ланге? В Шваненвердере? Или здесь, в городе? Он располагает куском времени и лучше, если жена была бы в Шваненвердере. Там — упоительно чистый воздух, настоянный на запахах озера и опавшей листвы, там — идиллическая, умиротворяющая тишина, тишина глухомани.

Позвонил на Герингштрассе. Да, Магда с детьми была в Берлине.

В вестибюле, около лестничных перил, увидел художника Рихтера, он беседовал с личным фотографом фюрера Гофманом. Геббельс, глядя на высокого, прекрасно сложенного Макса, опять вспомнил о его жене: «Он достоин ее. Оба красивы. И молоды. А в молодости, говорят, и черт был красив. — И с внезапной ущемленностью позавидовал: — Мне бы внешность Рихтера!.. Впрочем, важна не вывеска, а то, что за ней… Она или не она прошла полчаса назад? Безусловно, это ее взгляд искал мои окна. Жаль, что она беременна… Надо распорядиться, чтобы ей было выдано достойное вознаграждение. Безусловно, она — подлинная патриотка…»

Макс и Гофман разом повернулись к нему и выбросили в приветствии правую руку. Он ответил им и пожал руки.

— Вы вернулись, Рихтер? Мне кажется, что от вас окопной землей и порохом пахнет… Завидую!

— Французскими духами от него пахнет, доктор! — громко засмеялся Гофман и дружески, бесцеременно похлопал Макса по плечу. — И профитом.

— Вот как?

— Доктор Гофман шутит…

— Не скромничайте, Рихтер! — Маленькие хитрые глаза Гофмана светились добродушием, а толстые губы растягивала улыбка. — Молодой человек делает блестящие успехи, доктор, и я, с вашего позволения, договариваюсь с ним. Хочу, чтобы фоторепродукции с его картин и рисунков шли только через меня. Бизнесу не до шуток, бизнес любит наличные! — И он опять громко засмеялся, довольный своей остротой. Гофман вообще производил впечатление человека, который восхищен собой выше всякой меры.

Геббельс кивнул одобряюще.

Об этом можно было бы, конечно, и не говорить: о лейб-фотографе фюрера и его соратников Макс давно наслышан, — монополизировав право фотографирования фюрера, Гофман стал миллионером. Фюрер любил фотографироваться. А ведь, говорят, Гофман был заурядным фотографом-порнографистом. Так и остался бы им, если б фюреру не приглянулась вдруг его красивая прислужница. Ева Анна Пауле Браун стала любовницей, а ее бывший хозяин — фотографом фюрера, профессором, доктором искусствоведения. Игра случая. Неисповедимы пути твои, господи!

— Рихтер, вы мне будете нужны… Хайль! — Геббельс пошел, но возле самой двери остановился, как раз между двух рослых охранников, так что оказался как бы под аркой из их вскинутых рук. — Слушайте, Рихтер. Едемте ко мне на чашку кофе! Согласны?

И наслаждался растерянностью художника, ошалело смотревшего на него: разве можно не согласиться? Разве можно!

…Величина и высота комнат, их количество поразили Макса. Он ликовал, когда ему удалось наконец перебраться из чердачной конуры в двухкомнатную квартиру фрау Евы, когда ему дали просторную светлую мастерскую при Академии художеств, а можно, оказывается, и так вот жить… В богатстве, говорят, сердце отвердевает быстрее, чем яйцо в кипятке. Если это правда, то доктор Геббельс — исключение?

Кто-то помог им снять плащи, не то адъютант, не то камердинер, Макс не обратил внимания. Из комнат показывались и воспитанно уходили девочки, очень похожие одна на другую. Прежде чем скрыться в многочисленных дверях, они, подогнув ножку и придерживая пальчиками край юбки, делали книксен: «Добрый вечер, папа!» Вышел и мальчишка в коротких штанах и курточке, в белых гетрах.

— Хайль Гитлер! — вскинул он руку.

По мелким чертам лица, по непропорционально большой голове можно было сразу догадаться, что это единственный сын Геббельса Гельмут. Один сын и пять дочек. Образцовая немецкая семья. Кое-где шептались, говоря, что жена Геббельса ходила к фюреру с жалобами на неверность мужа, даже хотела якобы уйти от него, но фюрер уговорил ее не делать этого. Мол, нации нужен образец многодетной дружной семьи. Таким образцом должна быть ее, Магды Геббельс, семья.

Сейчас Макс не верил этим слухам. Хилая сплетня брюзгливого бюргерства. У доктора Геббельса действительно образцовая семья.

— Папа, Москва еще не взята?

Геббельс потрепал сынишку по щеке, улыбнулся себе: «Дети, конечно, чудо природы. И все-таки они — банальнейшее воспроизводство человеческого стада».

— Она будет взята, сын! — говорит он мягко. — Неси свои карандаши и тетради, дядя художник нарисует тебе настоящих солдат и танки… Проходите, Рихтер, устраивайтесь! — Широкий жест — на мягкие кресла в гостиной, застланной огромным пушистым ковром, в котором нога утопает по щиколотку.