Высшая мера

Макс остается с мальчиком, а Геббельс, прихрамывая, ушагивает в комнаты. Жену он находит в ее спальне. На бархатном пуфе она сидит за туалетным столиком и что-то пишет, вся отражаясь в огромном зеркале, — шелковый розовый халат с глубоким вырезом, белая высокая шея, строгое лицо с очень правильными чертами, выразительные глаза. Женщина, о которой не скажешь, что она бальзаковского возраста, но которой еще и до пятидесяти далеко. Он обнимает ее за покатые теплые плечи, прижимается щекой к голове, ласково и чуточку брезгливо, осторожно, чтобы не сдвинуть белокурую накладку с ее выредевших волос.

— Чем занимается моя милая крольчиха?

Настроение у него хорошее, несмотря на то что через полтора часа будет совещание у фюрера (головомойка-то генералам предстоит, а не политикам!), а когда настроение у него хорошее, то он называет жену милой крольчихой. Нарожала ему вон сколько! Да от первого брака взрослый сын. Крольчиха и есть!

Заглядывает через ее голову. Составляет реестр на покупки: наименование, количество, цена.

— Я приобрела чудный винный сервиз для дома в Шваненвердере. Чешское стекло. Надеюсь, ты одобришь мой выбор?

Он засмеялся несколько двусмысленно:

— Разве я разочаровывался когда-либо в твоем вкусе? — И зашагал, зашагал по комнате. — Покупай, бери все, что твоей душе угодно! Я буду только приветствовать! Мы боролись, терпели лишения не для того, чтобы сейчас в чем-то себе отказывать!

Его бархатный голос возбудился, то поднимаясь до звона, то опадая до страстного шепота. Магда, исподлобья поглядывая в трюмо, видела, как муж расстегнул френч, отпустил галстук и убыстренно шагал-похрамывал позади нее туда-сюда. На лбу гуще, чем обычно, набрались длинные горизонтальные морщины, которых не увидишь ни на одной фотографии, ни на одном портрете. Магда могла, конечно, не знать всего, но уж он-то знал, как эти братья по партии, эти «аскеты» и «спартанцы» хапают и делают тайные вклады в зарубежные банки, не очень-то, похоже, веря в тысячелетний третий рейх. У него у самого за границей денег и ценных бумаг на сумму около пяти миллионов долларов. Не сомневался, что и у остальных вклады не меньше[18].

И он, Геббельс, может сколько угодно утверждать: изменяют армии, отворачиваются подданные, верными остаются лишь деньги. А они — всему голова. Не будь у партии денег «пожертвователей», она бы никогда не была тем, чем стала, никогда бы не добилась в Германии того, чего сейчас имеет.

Вспомнилось вдруг одно выражение Сократа о женитьбе, и он рассмеялся. Магда впервые подняла на него лицо, глаза ее оживились, заулыбались. Ей нравилось, когда он вот так весело и, казалось, непритворно смеялся.

— Чему ты?

— Да над собой! Не могу решить, кто я: философ или исключение из правил. Сократ говорил: женись несмотря ни на что, если попадется хорошая жена, будешь, мол, исключением, а если плохая — станешь философом. Но я соглашаюсь больше со стариком Шопенгауэром. Он напоминал, что в браке человек должен наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности. Чему мы с тобой, моя милая крольчиха, и следуем. Он был мудрым немцем и колоссально сильной личностью. Наше движение многое у него почерпнуло. Шопенгауэр первый в философии обосновал антисемитизм. А в истории он видел повторение одной и той же трагедии, торжество глупости, дерзости, подлости и бесчеловечности. Чтобы избежать этого, злобной ограниченной массе должны противостоять исключительные личности, гении. Лишь они создают человеческую культуру…

Мужа «понесло». Очень кстати заглянула служанка в белом передничке, показала глазами: готово! Магда отложила бумаги и ручку, поднялась с пуфа.

— Йозеф, стол накрыт…

Он как бы споткнулся, не вдруг поняв, что она сказала. Потом кивнул, улыбнулся:

— Да-да, спасибо, дорогая. Я сейчас переоденусь… Кстати, я не предупредил тебя: со мной гость. Художник Рихтер. Тот самый. Обаятельный молодой человек. И удивительно наивный, теряется как девица, когда начинаешь говорить ему о прозе жизни. Ведь вот кто такие натурщицы? Объективно это — шлюхи. Они позируют всем, кто берется за кисть и хорошо платит. И Вирсавия Рембрандта, и Венера Кранаха-Старшего и Пуссена могли быть шлюхами. Шлюхи в музеях, на алтарях… Говорю ему об этом, а мой художник прямо шокирован, будто слышит нечто исключительно кощунственное…

— Но художник он, видимо, талантливый?

— Безусловно, моя дорогая. Сейчас я переоденусь и… — Геббельс снял френч, кинул через руку. От порога обернулся с усмешкой: — Между прочим, он не так свят, как кажется. Был у него короткий роман с женой одного из подчиненных Гиммлера. Тот прихватил их… Жена покончила с собой. Так что смотри на живописца не через розовые стеклышки!..

2

Мысль пригласить на кофе художника не явилась минутным капризом вельможи и мецената. Геббельс вовсе не собирался следовать завету Руссо: