Высшая мера

Последнее относилось к немецкому народу. И немцы восприняли слова философа почти мистически, как священный завет. Немцы всегда были отважными воинами и самыми смиренными гражданами. У смиренных — самая толстая шкура. Если на протяжении веков безропотное послушание приводило немцев и к драмам, и к трагедиям, то ныне оно ведет к величайшему расцвету германской государственности, к тысячелетнему рейху. Французская республика, большевистская Россия рождены восстанием рабов. Империя национал-социалистов рождена послушанием. Национал-социалистская революция — кажется, единственная в мировой истории! — победила без гражданской войны, без жестокого сопротивления. Руководители Коминтерна нервничают и без устали призывают разобраться и понять, почему, дескать, немецкий народ столь покорно принял, по их словам, «эту самую зверскую революцию».

Над камином бьют часы, их неторопливый торжественный звон, покачиваясь, плывет по всему дому.

— Нам пора, Рихтер… Кстати, вы любите Ницше? Читайте и любите Ницше, он очищает душу от скверны и прозябания. Каждый должен носить его в сердце, он — наш предтеча…

Через четверть часа Геббельс вышел из машины возле парадного входа в рейхсканцелярию. Шоферу приказал отвезти «господина художника», куда скажет.

— Передайте мой привет вашей супруге, Рихтер… Кстати, Рихтер, не пора ли вам сменить квартиру? У вас она без мастерской? Я позабочусь об этом, Рихтер… Хайль!..

Макс попросил шофера остановить машину в двух кварталах от квартиры. Хотелось пройтись по воздуху, привести в порядок взбудораженные чувства. Минувший день слишком значителен, чтоб завершить его осторожным, плебейским прищелком автомобильной дверцы у своего порога!

«Читайте и любите Ницше…» Прежде философ ничего не внушил Максу, кроме желания запомнить некоторые его остроты и афоризмы. Говорят, Ницше был душевнобольным человеком. Так и думалось тогда Максу: лишь в воспаленном мозгу могла возникнуть столь странная философия — предание анафеме нравственных ценностей и разнуздание стихийных, анархических сил личности, «сверхчеловека», любовь не к ближнему, а — к дальнему, к «сверхчеловеку». Он хотел строить, прежде разрушив все. И еще говорят, за всю жизнь Ницше не имел близости ни с одной женщиной. А между тем сколько хлестких афоризмов посвятил им.

«Если ты идешь к женщине, не забудь захватить плетку». Или: «Не лучше ли попасть в руки убийцы, чем в мечтания страстной женщины?..»

«Читайте и любите… Он наш предтеча…» Странно все-таки, право. Если придерживаться нынешних порядков, то Ницше следует вычеркнуть из германской истории: философ установил, что его предок — поляк, шляхтич Ницкий, королем польским Августом Сильным возведенный в графский титул.

Что это? Ханжество, ипокритство? Или необходимость? Или признательность? За любовь — к дальнему, к «сверх человеку»? А таковыми и являются, надо полагать, фюрер и его сподвижники. Он их предтеча, они — его дальние. И они написали на своих знаменах его слова:

«Вы должны любить мир, как средство к новой войне. И короткий мир — более, чем долгий. Я советую вам не труд, а войну…»

Вероятно, он, Макс, не дорос до понимания этой философии. Он должен ее понять и усвоить. Иначе можно оказаться в канаве. Слепых котят бросают в сточную канаву не для того, чтобы научить их плавать…

3

Головомойка у фюрера была колоссальной. Для генералов. Прежде чем записать впечатления в дневник, Геббельс посидел, повспоминал. Не хотел бы он быть тогда на месте генералов.

Первым фюрер поднял главкома сухопутных войск. Вальтера фон Браухича. У того под глазами нездоровые мешки. Сердце шалит. Он, Геббельс, даже усмехнулся в душе: так-то оно в шестьдесят лет бросать старую жену и обзаводиться молодой! Молодыми должны быть любовницы, а не жены. Иначе у мужей не будет оставаться времени и здоровья для государственной службы.

Фюрер обеими руками яростно стукнул по сукну стола:

— Я вас спрашиваю, Браухич: почему это случилось?! — Главком вскочил. — Почему мои армии еще не в Москве?! Молчать!.. — Гитлер застучал кулаками по столу: — Вы мне здесь, здесь, здесь говорили с Гальдером: операция «Тайфун» развивается классически! Изо дня в день повторяли: наступление группы армий «Центр» принимает все более классический характер! Вы уверяли меня, уверяли, уверяли!.. Что помешало вам, Браухич, завершить вашу классическую операцию? Что?! Падение начальника вашего генштаба с коня?

Геббельс тогда подавил улыбку, а Геринг гмыкнул откровенно. Случится же такое: кадровый офицер упал на прогулке с лошади и выбил ключицу. Почти на месяц Гальдер вышел из строя, как раз когда велось наступление на Москву.

— Я вас спрашиваю, Браухич! Я дал вам все, все, что вы просили! Я утвердил все ваши сроки. Я пошел у вас на поводу. Ответьте мне!..

Геббельс отодвигает дневник. Встает. Ходит, ходит.