Высшая мера

Кабинет огромен, ночь за окнами тоже огромна, по-ноябрьски темна и промозгла. В кабинете горит лишь настольная лампа, и кривая тень Геббельса вихляет по стенам, по лепному потолку.

Гром и молния, впервые он по-настоящему чувствует, как в душу закарабкивается страх! Стал забираться, насмешливо, дерзко похихикивать из души не после сорвавшегося взятия Москвы — после беседы с художником. Мягкий, нерешительный, но честный голос его повторяет в ушах настораживающую фразу: «Сталин и его партия проделали нечто очень большое по перековке психологии своего населения».

Нет, тут что-то не то. Не только это. Фюрер и все они просчитались. Большевики оказались сильнее, чем предполагалось. Фюрер и все они видели их колоссально нарастающую мощь и поэтому очень торопились. И все же — опоздали. Но, дав большевикам еще два-три года отсрочки, о победе над ними не стоило бы и помышлять. Не глупы. Фюреру, всем им хорошо знакома история.

Геббельс остановился перед книжным шкафом. Сочинения Фридриха Великого. Лучшего назидания (не связывайся с россиянами!), чем он, никто не оставил в эпистолярном наследии. Стоит взять вот этот том, и, точно наяву, увидишь, как король склоняется над листом бумаги и при свете сальной свечи пишет письмо-вопль тогдашнему коменданту Берлина графу Финкельштейну:

«Этшер, 12 августа 1759 г.

Я атаковал врага сегодня утром около 11 часов; мы отбросили его к Юденкирхгоф вблизи Франкфурта. Все мои войска действовали и совершали чудеса. Я собирал их трижды; наконец я сам чуть было не попал в плен, и мы вынуждены были оставить поле боя. Мой мундир пробит пулями; две лошади были убиты подо мной, мое несчастье в том, что я остался жив… Из армии в 48 тысяч я имею теперь, когда пишу, не более 3000, и я больше не хозяин своих сил. В Берлине поступят правильно, если подумают о своей безопасности. Это великое бедствие, и я не переживу его. Последствия этой битвы будут хуже, чем сама битва. Я не вижу выхода из положения и, чтобы сказать правду, считаю все потерянным. Я не переживу гибели своей страны. Прощайте навсегда…»

А что было раньше, до встречи с русскими войсками? Англичанину Кейту, перешедшему с русской службы на службу прусскую, Фридрих говорил: «Москвитяне суть дикие орды, они никак не могут сопротивляться благоустроенным войскам». Сын туманных островов отвечал туманно: «Вы, ваше величество, вероятно, будете иметь случай покороче узнать этих дикарей». И позже королю пришлось с огорчением и уважением признаться: «Легче сих людей побить, нежели победить…»

Русские вошли в Берлин, взяли контрибуцию, взяли городские ключи, разрушили пороховые фабрики и оружейные заводы и покинули столицу Пруссии. За время Семилетней войны Фридрих не выиграл у русских ни одного сражения. Такова, к сожалению, история, таковы, к сожалению, факты, черт побери. История, возможно, не знала бы Фридриха Великого, а помнила бы лишь незадачливого Фридриха Второго, если б судьба не повернулась к нему лицом: скончалась русская императрица Елизавета. Ее преемник Петр III немедленно прекратил все военные действия против Фридриха, которого обожал.

Но кто из нынешних немцев знает, помнит о поражениях Фридриха? Единицы. Для остальных он есть и будет Великим. Как для французов — Наполеон. Хотя и он колоссально колочен русскими, от 600-тысячного войска вторжения уцелело лишь 50 тысяч. Как для шведов — Карл XII. О Полтавской битве вспоминают только русские.

Пусть вспоминают. Это тешит их самолюбие. Для немцев Фридрих II — Великий, его никто никогда не побеждал. Никто! Никогда! Об этом позаботится он, Йозеф Геббельс.