Высшая мера

Но… гром и молния, что за наваждение! Вновь и вновь лезет в уши вкрадчиво-почтительный голос художника, перед глазами — вновь растерянный, осунувшийся Браухич, по нервам — опять и опять гневный крик фюрера. Неужто на самом деле ошиблись, вторгшись в Россию? Но кто-то должен разгромить большевиков, остановить коммунистическую заразу? Должен. Обязан! Это сделают немцы. Сделают! Они верят в звезду своего фюрера. Как верят в нее все люди дела — промышленники, финансисты, крупные собственники. Не только Германии. И напрямую, и окольными путями помогают ей и англичане, и американцы, и… Легче перечислить тех, кто не помогает. В великую миссию обновленной германии верил даже последний немецкий кайзер, недавно скончавшийся в эмиграции. Настолько верил, что запретил своему сыну претендовать на германский престол. Миссия та — уничтожение коммунистической России. Она будет уничтожена. Будет!

Геббельс саркастически, так, как только он умел, усмехнулся. «Даже издыхая, медведь может нанести тяжкую рану. Но воскреснуть ему все же не дано. Клянусь бородой Фридриха Барбароссы и мечом Фридриха Великого!.. Я начну перестраивать свою пропаганду, но главная суть ее останется прежней: немцы — высшая нация, немцы — народ без пространства… Я это внушу немцам. Я это сумею. Когда нации льстят, она теряет здравый рассудок. И дурак-обыватель охотно становится жертвой для пулеметов и пушек…»

Страх отступил. Настроение поднялось. Он придвинул дневник, перо побежало по листу:

«Фюрер приказал готовить новое наступление на Москву. Оно будет последним, заявил фюрер… Я начинаю перестраивать нашу пропаганду. Она будет еще более действенной и энергичной. Я приказываю начать съемки фильма о Фридрихе Великом. Он с малыми силами побеждал всех своих многочисленных врагов. Император — воин, аскет, поэт, философ. Воодушевляющий пример…

Мне звонят: главкома Браухича хватил жесточайший сердечный припадок. Жаль, он любит шутку и острое словцо, свойство, немыслимое для офицера старой школы. Но сейчас — не до шуток! Благослови бог наше оружие!..»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

По ночам за поселком выли волки. Говорили, что их стало больше, чем в прошлом году, но они в эту осень не беспокоили излученцев. То и дело мимо Излучного гнали эвакуированный с Украины и Смоленщины скот. Огромные стада измученных долгой дорогой, отощавших животных. Там, где они проходили, часто оставалась павшая скотина. И потому волки были сыты и не беспокоили излученцев. Но поскольку их никто нынче не гонял, то звери подходили к поселку вплотную, устраивали свои концерты на ближних буграх, наводя панику на собак, поднимавших истошный брех.

Когда Настю будили в такую ночь и звали к больному, она с ужасом прислушивалась к волчьему вою. Всюду надрывались собаки, а ей чудилось, что из-за соседнего угла непременно выскочит и бросится на нее большой свирепый зверь, такой, каких привозил в прошлую зиму Василий Васильич Осокин. Трусиха она.

Сегодня ее позвали к старикам Каймашниковым. Нет, не к ним самим, у них умирал чужой человек, гуртоправ. Сам гурт расположился на ночь возле поселка, там горели костры, побренькивали ботала на шеях коров, а гуртоправ умирал от чахотки в маленькой, жарко натопленной мазанке стариков Каймашниковых. Во время переправы скота через Дон немецкие самолеты бомбили и обстреливали беженцев, потопили паром, убили двух скотников. Оставшиеся в живых несколько часов провели в осенней холодной воде, спасая и переправляя животных. У всех обошлось, а у этого открылась скоротечная чахотка. Он часто кашлял, его температурило, но он не сдавался. А вечером горлом хлынула кровь. Товарищи перенесли его в ближайшую мазанку.

Дед Каймашников суетливо помог Насте раздеться, стряхнул с пальто и полушалка снег, слил из ковша на руки (ох эти староверы, ни кружки, ни стакана не признают, пьют, черпают из ведра только ковшом!). Дед растерян и суетлив. Бабака лишь крестилась и шептала молитвы. Угрюмые, заросшие, пропахшие дымом и пылью мужчины расступились перед Настей. Умирающий увидел над собой склонившуюся женщину в маленькой шляпке и белом халате, слабо и снисходительно улыбнулся:

— Не треба. — Перевел дыхание, в груди у него булькало и хрипело. Повторил: — Не треба вже…