Высшая мера

Булганин тоже пожал руку строгой, чуть смутившейся москвичке, наклонил голову:

— Низкий поклон вам, женщины… Спасибо…

Она торопливо поддернула шаленку на рот, на щеки, под самую бровь, глянула поверх нее искоса, недоверчиво, непонимающе. Что подумала?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Длинные, с синеватыми узкими ногтями пальцы следователя вытаскивают из надорванной пачки «Беломора» папиросу, разминают ее, задумчиво постукивают по настольному стеклу. С этих пальцев Табаков переводит взгляд выше. В петлицах — обычная капитанская «шпала». А петлицы особые, необычайно розового цвета. Как у немецких танкистов. Прямая серая складка рта, плохо выбритые щеки, набрякшие усталые глаза под седыми бровями.

Табаков понимает его. С приближением фронта к Москве забот у работников контрразведки и военной прокуратуры прибавилось. Гайки закручивались до предела, расследовалось и неумолимо каралось все, что ослабляло дисциплину в войсках, подтачивало их боевой дух. Паникеры, дезертиры, болтуны, прорвавшиеся к своим окруженцы без документов и знаков отличия, просто темные, подозрительные личности… Отечество в опасности, Москва на осадном положении! — этим объясняется все, даже то, что иногда гайки затягиваются до такой крайности, когда резьба срывается. Есть у некоторых принцип сверхзоркости: лучше перетянуть, чем недотянуть. А перетянуть — это, в переводе на человеческие судьбы, расстрел или тюрьма без убедительных доказательств вины.

Как кажется Табакову, его вина тоже строится на песке. Но ведь надо доказать, что под ней песок, а не скальная порода! Хочет ли следователь, а точнее — дознатель, как их называют, иметь эти доказательства? Видимо, хочет. Но где их взять ему, Табакову?

Следователь закуривает наконец, подпирает белой ладонью рыхлую щеку, отставив два пальца с дымящейся папиросой. И вновь смотрит на Табакова. Как на божье наказание. И наверное, поэтому пальцы другой руки нервничают, то постукивают по стеклу, то вертят карандаш, то теребят красные тесемки папки. С одной стороны у него письмо бывшего начальника штаба бывшего танкового полка майора Калинкина с резолюцией представителя Ставки армейского комиссара 1-го ранга Л. З. Мехлиса «Разобраться и сурово наказать!», а с другой стороны — представление Военного совета фронта к награждению Табакова орденом Ленина.

Привлекать к ответственности надо за то, что приказал своим бойцам стрелять по мирным сельским жителям, которых немцы гнали впереди себя, о чем подробно написано в рапорте Калинкина, а наградить за недавний бой, где шестерка табаковских боемашин разгромила вражескую колонну из восьмидесяти танков и бронетранспортеров. Там — резолюция Мехлиса, несколько, правда, странная: и — «разобраться», и — «сурово наказать!» Разобраться — значит, разобраться. Может, и наказывать не придется. Итак, там — резолюция Мехлиса, а здесь — подписи командующего фронтом Жукова и первого члена Военного совета Булганина.

«Разобраться и сурово наказать…» Описка или предписание? Следователь наслышан о крутом нраве представителя Ставки. Получив бумагу с его резолюцией, он поневоле задумался. Даже нашел в библиотеке толстенный том стенографического отчета с Восемнадцатого партсъезда: что говорил на нем тогдашний начальник Политуправления Красной Армии Мехлис? Не изменяет ли память? Следователь выписал целый абзац из этого выступления, показавшийся особенно резонным:

«Политорганы и партийные организации часто чрезвычайно легкомысленно относятся к исключению людей из партии. Партийной комиссии при Политуправлении РККА приходится восстанавливать до 50 процентов неправильно исключенных, а тов. Шкирятов[23] со своей стороны вносит поправки в нашу работу. Мы должны признать, что количество неправильно исключенных из партии очень велико…»

Здорово, резонно! А вот сейчас многим кажется, что Мехлису нередко изменяет чувство меры, он бывает несправедлив. Постоянно призывая к революционной бдительности, он готов в измене, в паникерстве, в трусости и бездеятельности обвинить чуть ли не каждого, вынужденно оставившего позиции или оказавшегося в окружении.

А тут такой беспрецедентный случай: свои умышленно стреляли в своих — в детей, женщин, стариков! Можно представить, какой взрыв гнева вызвало в экспансивном армейском комиссаре письмо Калинкина. По странному стечению обстоятельств, как кажется следователю, именно такие вот скандальные истории всегда становятся известными Мехлису, и он дает им соответствующий ход. А может быть, они и получают скандальную известность лишь потому, что попадают в руки неукротимого Мехлиса, который, как говорили, считает себя самым честным после товарища Сталина, самым кристальным партийцем?..