Высшая мера

Необычное обращение «товарищ», от которого за время долгого мытарства по тюрьмам я отвык, неожиданно резко резануло по уху. Я поморщился и поправил священника:

– Саша…Саша меня зовут!

– Александр – защитник значит!– перевел с греческого батюшка.– Сильное имя! Давай спать уж, Саша…– вздохнул он.– Неизвестно, что ждет нас завтра. Говорят в лагерь мы едем, где эти…– незаметно отец Григорий кивнул на нары, где слышались смешки и шлепки карт. – Правят бал…

С этими словами он повернулся на бок, подложив под голову острый худой локоть. Обвисшая ряса его не грела, как он не пытался завернуться в нее поплотнее.

– Спокойной ночи!– пожелал он мне и Качинскому вполголоса, закрывая глаза.

– Спокойной!– буркнул в ответ поручик, недовольно засопев.

Жизнь мне подкидывала очередной непростой экзамен, помещая меня в те условия, где заветная фраза «лейтенант НКВД» не имела уже никакого значения, а главными были лишь твои личностные качества, да человеческое, что еще сохранялось в душе, спрятавшись в ее самом дальнем уголке. Как говорил классик, впервые в истории встретилась Россия , которая сажала, и Россия, которая сидела…И это не предвещало мне легкой и беззаботной жизни в лагере. Вздохнув я попытался уснуть, борясь с очередным приступом головокружения и тошноты после удара сержанта.

Сон не шел. Я крутился, вертелся на месте, пытаясь хотя бы подремать, но жесткие доски пола, то впивались мне всеми своими швами в мои ребра, то из щелей дуло так, что мороз пробегал по коже, заставляя подрагивать и кутаться в ничего не согревающую телогрейку.

Что теперь с Валей? Увидимся мы когда-либо с ней? Как поступил с женой Коноваленко? Жива ли она? Все ли у нее нормально? Как мать? Все эти вопросы, на которых и ответов-то не было, роились в моей голове, мешая уснуть. Вкупе с долгим, почти постоянным напряжением всех сил моего организма, это давало жуткий эффект. Голова была чугунная, глаза, словно засыпали песком, потому я был даже рад, когда еще не рассвело, а сержант уже подошел к решетке нашей импровизированной камеры, позвякивая алюминевыми мисками.

– Кушать подано, животные!– весело проговорил Ковригин, наблюдая со своего места за раздачей пищи.

Камера зашевелилась. Мои горе-попутчики засуетились, каждый хотел успеть раньше остальных к небольшому окошку, оставленному специально для того, чтобы туда проходила металлическая миска и руки арестанта. Первым рванул за едой цыганенок. Он, как будто и не спал, а только и ждал команды, когда принесут кормежку. Следом потянулись работяги, отец Григорий. Степенно двинулся к раздаточному окну Качинский, и лишь воры не тронулись с места, наблюдая с легкой насмешкой за выстроившейся очередью.

Кислый потер голую грудь и тихо приказал пареньку устроившемуся под нарами:

– Метнись за хавкой!– мальчишка вздрогнул, но медленно двинулся в нашу сторону.

– Что сегодня у нас в меню, гражданин начальник? Чем честных бродяг попотчеваете?– уточнил он, скрестив руки на груди, так и не сдвинувшись с нар.

– А не все ли равно, Кислый? – огрызнулся сержант, разкладывая по мисками замороженные рыбьи хвосты.– Я хоть помои налью, все равно жрать будете, чтобы с голоду не сдохнуть!

– Помои сам жри!– буркнул вор, усаживаясь на нарах по-турецки скрестив ноги.

– Ты мне еще поговори!– многозначительно пообещал сержант.

– А ну, мужичье, дай дорогу фартовым!– прикрикнул Кислый с нар на живую очередь, выстроившуюся за едой.

Парень, которого послали за мисками с рыбьими хвостами, нерешительно двинулся в обход всех к раздаточному окну, вжимая голову в плечи, словно в каждый момент ожидая удара или оплеухи.

– Ты нам порцию пожирнее выбери, гражданин начальник!– попросил Кислый.– Воровской элите положено питаться вкусно!

Сидевшие рядом с ним на нарах зэки рассмеялись, поддержав своего предводителя.

– Ох, приедем мы в лагерь, Кислый…– покачал головой сержант, подавая четыре миски в окошко.– Договоришься ты у меня!

– Послушайте!– возмутился отец Григорий.– Мы же все стоим здесь за едой! Что за…

– Заткни хлебало, отче!– рявкнул тот, который был с синяком под глазом.

– Молчите…– тихо прошептал Качинский отцу Григорию.– Не лезьте на рожон!

Я промолчал, так как еще не совсем разобрался во взаимоотношениях царящих в этом коллективе. Дождался своей порции, которая представляла собой обрубок рыбьего хвоста, засоленного до невозможности, а потом еще и замороженного до состоянии ледышки. Уселся в углу неподалеку от Качинского и батюшки, наблюдая за сокамерниками краем глаза.

Рыба была безвкусной, ее изначальную породу определить было практически невозможно. Жесткое мясо с трудом отделялось от кости и оставляло после каждого укуса на губах солоноватый привкус. Содрав шкуру, я увидел замороженных белых скользких червей, уютно устроившихся в желудке у водоплавающей. Чуть не вырвал, с трудом сдерживая позыв рвоты. Брезгливо отодвинул миску в сторону, наблюдая за тем, как Качинский с отцом Григорием поглощает неаппетитный завтрак прямо с костями, почти не жуя.