Высшая мера

Во время разговора с Юрием Александровичем он закурить не решался. Еще в прошлом году, при первой встрече, понял — Щербак, человек больной, совершенно не переносит табачного дыма. Мартынов тогда сказал:

— Вам надо в комнате табличку прибить.

— Я сперва так и хотел, — смущенно улыбнулся Щербак. — Дескать, просим не курить или что-то в этом роде. Но потом вспомнил, что такая табличка уже висела в кабинете одного человека…

— У кого?

— У Чехова, знаете ли… — И он снова улыбнулся, еще более смущенно, и тяжело закашлялся. Вытирая платочком слезы, Юрий Александрович посмотрел на Мартынова как-то виновато, будто считал нескромным болеть болезнями великих людей, таких, как Чехов.

Мартынов шел по переулку и думал: «А мне хоть бы что! Сколько этого дыма наглотался, а все здоров. Но если… и-эх!.. когда-то сын будет у меня — не разрешу, ни за что! К чему набивать меха всякой дрянью? Это уж наше поколение… так… от жизни нелегкой».

Мучительно пытался установить Мартынов связь между арестом рыжего Савелия и покушением на Тимчука.

Есть ли она?.. Просто совпадение?

17

Ночью Славке снились всякие кошмары. Какой-то бандит на огнедышащей лошади, с огромной шашкой в руках, гнался за ним по голому полю. Славка убегал, задыхался и слышал за спиной лошадиный храп и смех бандита. Выбиваясь из сил, он закричал: «Дедушка!..» и тут же увидел: на ярко-зеленой траве лежит израненный дед и не может подняться на помощь. А поле внезапно превратилось в длинные коридоры с лестницами — с этажа на этаж, и кругом было пусто, и Славка был один, и опасность была где-то рядом. Крики и каждое слово, произнесенное им во сне, отдавались гулко, как в пустой бочке, потому что Славка всюду один-одинешенек и помощи ждать ему неоткуда…

Просыпаясь и раскрывая глаза, он думал, что увидит серое в тучах небо, такое же тяжелое и страшное, как только что пережитые сны. Но тонкие, будто расколотые на мелкие щепки, утренние лучи пронзали окно, спешили наполнить комнату спокойным, ровным светом.

Эту ночь мальчишки спали в комнате, потому что в сарае, после всего происшедшего, стало как-то жутковато. Славка, подперев ладонями подбородок, смотрел в окно и прикрывал глаза от яркого солнца. Петро тоже проснулся, присел рядом, на лежанку. Он плечом задел друга, прислонился, как бы утешая его: дескать ничего, все уладится, и дед обязательно выздоровеет.

— Может быть, сегодня нас к нему на целый час пустят.

— Думаешь, на целый час? — Славке хотелось, чтобы все было именно так, как говорит Петро. Он жалобно вздохнул, словно старая деревенская бабка.

— Ты не убивайся, слышь, — сказал Петро. — Думаешь, мне не жалко деда? Еще как жалко.

Славке было приятно, что у него такой хороший друг. «Ты мне как брат!» — хотел он сказать Петру. Но не сказал, застеснялся. А, кроме того, Славкину душу переполняла злость. Да, злость, а на кого же? Он и сам-то в точности не знал. Но кулаки сжимались, хотелось мстить, уничтожить того, кто посмел поднять руку на деда.

С неприязнью думал мальчишка и о Ленке. Шляпа, разиня! Видит, из ворот выходит подозрительный человек, значит, надо пойти, проследить, а она… уши развесила. Даже приметы подробно не запомнила. Что с них взять, с девчонок, эх!

Но тут же, справедливости ради, решил: а может, вовсе и не подозрительным был тот гад? Может быть, и он, Славка, не обратил бы внимание на такого?..

Нет, Ленка не виновата, это он сам скорее. Надо было сидеть дома и не бросать деда одного — тогда ничего плохого бы не случилось. Но разве можно угадать, где беда караулит?.. Бабки из их Гусаровки наверняка сказали бы: «Судьба…» А какая, к черту, судьба, — просто появился какой-то грабитель, искалечил человека и последние гроши унес.

— Одевайся, — скомандовал Петро. — Пойдем в больницу…

На окраине города, где помещалась больница, люди рыли землю. Петро показал глазами:

— Дома, что ли, хотят ставить?

— Скорее всего окопы роют, — ответил Славка, всмотревшись.

— Наверное, с этой стороны будут наступать петлюровцы, да? — не унимался Петро.

— Не знаю…

Одноэтажное здание больницы не блистало чистотой. Еще издали в нос ударял тяжелый запах лекарств. Стало как-то тревожно.

Народу полным-полно: и в палатах, и в коридорах больные, раненые. Старый Никифор хотел оторвать голову от подушки, попытался их встретить бодрой улыбкой:

— Опять сиделка не пускала?.. Фрося! Ты моих ребят не обижай, садитесь, садитесь, голодранцы.

— Деду, мы тебе яблоки принесли, — сказал Славка.

— Опять в водолечебницу лазали?

— Не-е, там черешни растут, — возразил Петро. — Яблоки мы в другом месте набрали.

— Ох и попадет вам, хлопцы. Хозяин поймает и всыплет пониже спины ремешком. На работу-то скоро?

— Завтра, дедусь. Мы с Петром всю ночь по очереди дежурить будем, чтоб не проспать.

— Это ничего, привыкните постепенно. Рабочий класс по первому гудку должен вскакивать.

— Значит, мы рабочий класс? — спросил Петро.

— А ты как думал! Это звание, брат, всю жизнь оправдывать нужно.

— А как же его оправдывать? Мы не умеем…

— Эх вы! — рассмеялся старик. — Очень просто. Хотя и нелегко. Трудись честно — и точка.