Высшая мера

- Я только сегодня узнал о вашем существовании.

- А… Тогда ладно, тогда простительно. Центральный универмаг, старший товаровед.

- И по каким товарам специализируетесь?

- Женское белье.

- О! - уважительно произнес следователь, и это было все, что он смог выдавить из себя.

Встав из-за стола, Юферев посмотрел в лицо Серковой. Когда она была серьезной, губы ее казались чуть выпяченными вперед, будто она собралась свистнуть или же приготовилась к поцелую. При этом глаза принимали несколько наивное выражение. Но Юферев уже убедился, что эта женщина далека от наивности, осторожна, но не труслива, и похоже, прошла неплохую жизненную школу.

- Если прижмет, я вас найду, - сказал он.

- Надеюсь, до этого не дойдет. - Она подбадривающе кивнула ему и направилась к перекрестку. Джинсы, мужская рубашка, сумочка на длинном кожаном шнурке. Что-то еще придавало ей легкость и независимость, что-то еще… Она отошла уже метров на двадцать, пока Юферев догадался - каблуки. На ней были туфли с высокими каблуками. С джинсами это смотрится иногда почти соблазнительно.

Юферев вздохнул и, подойдя к своим ребятам, присел. Бутылка с пивом стояла нетронутой, и он, наполнив стакан до краев, залпом выпил до дна.

- Ничего девочка, - сказал Брыкин. - Телефончик оставила?

- Посоветовала забыть.

- А сможешь?

- Постараюсь. - Юферев снова наполнил стакан и снова выпил его залпом. - Кажется, она меня достала, - пожаловался он, - кажется, достала.

- Значит, ты еще живой человек, Саша.

- Местами, ребята, только в отдельных местах. - Юферев взял бутылку, но, убедившись, что она пуста, поставил ее на стол.

Апыхтин с изумлением рассматривал свой новый паспорт, и он все больше ему нравился. Нравилась новая фамилия - Антонов, фотография, где он выглядел явно помолодевшим. Паспорт, правда, был до неприличия новым, посверкивающим и похрустывающим, но Апыхтин натянул на него обложку от старого своего паспорта, сунул в задний карман брюк, чтобы он мялся там, терся и постепенно приобретал вид правдивого документа.

За время своих блужданий по Москве Апыхтин сделал важное открытие - оказывается, банкирская работа, вся та деятельность, которую он проделал, чтобы организовать, пробить, узаконить свой банк, вся эта работа подготовила его очень ко многому. Теперь он мог спокойно говорить с самыми разными людьми, мог, не дрогнув, предъявить свой фальшивый паспорт кому угодно, мог врать увлеченно и искренне.

Расставаясь с собой, Апыхтин не испытывал никакого сожаления. И чувствовал - что бы ни случилось с ним дальше, возврата не будет, он уходил от себя прежнего навсегда. Превращения, происходившие с ним, были необратимы, теперь он понимал это.

И не испытывал даже слабых колебаний. Все шло правильно, более того - единственно правильно. Он вдруг осознал: никакое событие, никакая встреча с кем бы то ни было не вызовет в нем робости и неуверенности. Мир сделался простым и до конца понятным, а он в этом мире нашел свое место.

Прежде чем вернуться в город, он решил позвонить в банк и поговорить с заместителями. И не потому, что так уж соскучился по родным голосам, вовсе нет. Обычные человеческие чувства, слабости, устремления как-то отступили, и он с удивлением убеждался в том, что не тянет его к людям, с которыми столько перенес всего, а все сильнее и нестерпимее влечет другая жизнь - суровая, криминальная, безрассудная.

Первому позвонил Басаргину. Тот замещал его все это время, и Апыхтин по прежней привычке, сам того не замечая, выполнил суровое требование субординации - вначале разговор с руководством.

- Привет, Басаргин! - проговорил он в трубку, с наслаждением чувствуя, что голос у него прежний и зам наверняка воображает Апыхтина тоже прежним.

- Старик! - закричал Басаргин. - Ты приехал?!

- Да нет еще…

- Откуда звонишь?!

- Есть такой небольшой городок на западе Кипра… Пафос называется…

- Ты до сих пор в Пафосе?!

- Подзадержался немного. Тут на самом берегу стоит совершенно потрясающий ресторанчик, весь залитый солнцем, весь раскаленный на солнце… Но вино холодное…

- Как называется вино? - закричал Басаргин, будто это было самым главным.

- «Афродита», - сказал Апыхтин, не задумавшись ни на секунду.

- О! - застонал Басаргин, и Апыхтин, кажется, даже увидел, как тот горестно раскачивается в его председательском кресле. - Неужели такое возможно, неужели есть на белом свете люди, которым это доступно!

- Есть такие люди, Андрей, есть. Но, понимаешь, во всяком наслаждении существуют и отрицательные, удручающие стороны, которые не позволяют полностью отдаться…

- Что же тебя там удручает, старик?!

- Понимаешь, море такое синее, такое синее, что просто слепит и режет глаза. А от раскаленной белой стены ресторана поднимается вибрирующий морской воздух. К тому же стакан, который мне дали для вина, оказался маловат, маловат стаканчик-то! И это… Вино на таком солнце нагревается слишком быстро, и его приходится пить как можно быстрее. Только тогда тебе принесут еще одну холодную бутылочку «Афродиты».

- Остановись, старик! Остановись! Если не хочешь добить меня окончательно!