Высшая несправедливость

– Их давно вскрыли, эти гробы твои, – зло бросил Денис, – двадцать лет прошло.

– Полтора месяца назад они были на месте.

Денис с Шумилиной посмотрели друг другу в глаза. Та еле заметно кивнула, вытащила кулаки из рукавов.

– Музей все еще находится в том здании, но их выселяют по причине ликвидации. Мне сказала бывшая коллега, что распродают мебель, я пошла посмотреть что-нибудь для отеля. И наткнулась на эти ящики, они нетронуты, их не пытались вскрывать. Думаю, там либо деньги, либо то, что поможет тебе их найти.

Шумилина надела кольцо, отвела руку в сторону. Украшение пришлось впору, точно делалось по мерке, камни переливались в неярком свете. Денис не поверил ни одному слову из сказанного ею, но из машины выходить не торопился. Закладка братвы из лихих лет, значит. Вот там точно может быть все, что угодно, труп ларечника, например, или что-то в этом духе. Вспомнилась некстати древняя египетская казнь под названием «оставить наедине с собой» – посадить на кол, упаковать в мешок из свежей бараньей шкуры, положить в гроб, заколотить, в идеале еще и закопать. А что, запросто можно нарваться еще и не на такой подарочек, любой паук позавидует.

– Я могу показать, – сказала Шумилина, – это недалеко. А дальше сам решай. Ты же ничего не теряешь, только прокатишься.

Это она в точку, терять уже реально нечего. Денис уже прикидывал, что если продаст квартиру и брошенный на парковке у ТЦ «ровер», то частично успокоит Костю, но лишь на треть от суммы. А где остальное брать, и времени меньше недели осталось? Хотя вон Шумилина есть, она часть заплатит, у того же Тарновского займет в крайнем случае.

– Показывай, – сказал, – и если что, деньги у тебя есть? Запись будет дорого стоить, для тебя в двойном размере.

Шумилина дернула ртом, но промолчала. «Ситроен» развернулся и покатил обратно, в сторону Келарки. Минут через пятнадцать машина свернула с дороги и юркнула в просвет между старыми домами, еще давней застройки. Слева громоздилась стена из красного кирпича с нарядными белыми, кирпичными же, наличниками на окнах, слева, за оградой и елкой, укутанной гирляндой, располагался такой же дом, точно брат-близнец левого, только без наличников. Гирлянда гудела, лампочки вспыхивали со странными щелчками, на стенах прыгали синеватые отблески праздника. Дальше вдоль дороги стояла церковь, но сейчас елки закрывали ее, и оттуда не доносилось ни звука.

– Здесь, – Шумилина показала влево, – тут я работала. Вон там наш кабинет был, на втором этаже, я всегда на дорогу смотрела…

Денис выбрался из машины, огляделся. Окна бывшего музея темные, крыльцо все в снегу, видно, что тут давно не чистили. На дорожке вдоль старых берез тоже ни единого следа, только собачьи, табличка на стене у крыльца вся залеплена снегом, видны только даты, написанные римскими цифрами, и все. И в здании напротив тоже света нет, лишь в одном окошке полуподвала. Хоть и центр города, но место тихое, глухое, можно сказать: несколько лет назад сделали объезд, и основной поток транспорта проходил чуть в стороне. А тут редко-редко машина проскочит, и светофора нет, и вообще, кроме них, тут сейчас никого.

– Охрана, сигнализация есть? – Денис присматривался к дому. Затея провальная изначально, мало ли что бандиты могли спрятать в тех ящиках, уж не деньги, точно. А если даже и деньги, то они давно вышли из оборота после множества реформ того мутного времени. Если только доллары, да и со старыми купюрами хлопот не оберешься, Костю от злости разорвет, когда он их увидит.

– Не знаю, нет, наверное, – Шумилина смотрела на окна второго этажа и куталась в воротник пальто, – их же закрывают, ничего ценного давно не осталось. Думаю, там просто дверь заперта, нам надо как-то войти, и я покажу.

«Как-то!», – Денис еле сдерживался от злости и на себя, и на дуру-Шумилину, так некстати закатившую Тарновскому истерику, и на поднявшийся вдруг ветер. Швырнул в окно еловую ветку, та глухо ударилась о стекло и свалилась в сугроб на подоконнике. Минута, две, три – тишина, из здания никто не вышел, не загорелся свет. Дом по-прежнему высился темной громадой, лишь скакали по нему синие всполохи и мерзко щелкали лампочки за спиной.

– Я же говорила, – пробормотала Шумилина, – там никого.

Денис подобрал осколок льда, подкинул в руке, примерился. Подошел поближе и швырнул в то же самое окно. Стекло раскололось, трещина пробежала до верхнего края рамы, осколки опасно повисли над дыркой, самые мелкие посыпались в снег. И опять тихо: ни сигнализации, ни сторожа с берданкой или с чем они там теперь развалины охраняют.

– Никого! – торжествующе прошептала Шумилина над ухом у Дениса. Тот и не заметил, как она подошла, и теперь снова таращилась вверх, да еще и улыбалась при этом. Послышался гул двигателя, Денис оттащил Шумилину в тень, но машина преспокойно проехала мимо, донесло лишь обрывки музыки, и только.

– Монтировка есть?

Шумилина уставилась на Дениса, наклонила голову.