ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ПРЕДАННОСТИ. Правда, ложь и руководство

Я ошибался. Настоящее слушание — это действительно тот период тишины, когда ты позволяешь чьим-то словам достигать своего сознательного мозга, но оно включает в себя и кое-что ещё немного странное: своей позой, лицом и звуками ты сигнализируешь ему: «Я хочу то, что у тебя есть, мне нужно знать то, что ты знаешь, и я хочу, чтобы ты продолжал рассказывать мне то, что рассказываешь». Беседующие друг с другом двое добрых друзей — худший кошмар стенографиста. Они говорят одновременно. Когда один говорит внятные слова, второй издаёт звуки — «Ага». «О-о». «Знаю». «Угу, угу, о, я это видел, угу. Они это сделают». Они слушают друг друга таким образом, когда каждый одновременно и проталкивает информацию другому, и вытягивает из него информацию. Проталкивай, вытягивай, проталкивай, вытягивай. Когда у них много общего, это действительно идёт рука об руку — проталкивайвытягивайпроталкивайвытягивай. Вот что такое, слушать по-настоящему.

Чтобы быть эффективным в ФБР, я провёл много времени, слушая — то, к чему мы прилагаем усилия, чтобы делать хорошо. Для руководителей сложно хорошо слушать, потому что это требует от нас быть уязвимыми, рисковать нашим главенствующим положением. Барак Обама удивил меня, выбрав директором ФБР. И здесь Барак Обама снова удивил меня. Он был исключительным слушателем, на порядок лучше всех, кого я когда-либо видел в руководстве. На различных совещаниях с президентом я наблюдал, как он упорно работает над тем, чтобы вовлечь в разговор как можно больше точек зрения, зачастую игнорируя иерархию, отражённую в рассадке — руководители за столом, публика рангом пониже в креслах вдоль стены. Я вспоминаю встречу в Ситуационном центре по поводу секретной технологии, на которой Президент Обама спросил одного умника из Кремниевой долины, сидевшего без галстука у стены, что он думает о дискуссии, которую только что вели за столом официально одетые руководители военных и разведывательных ведомств страны. Тот лохматый парень тогда возразил некоторым из нас. Обама охотился за мнениями. Возможно, это было наследие его жизни в качестве профессора, наугад вызывающего кого-нибудь с заднего ряда. Этот подход часто приводил к хаотичным беседам, но он позволял ему услышать точки зрения, которые, в администрации Буша, были бы разбавлены должностью или страхом быть осмеянным. В Ситуационном центре Буша ни разу не видели парня без галстука, а если бы он каким-то образом и проник на задний ряд, его бы не вызвали, а если бы он всё равно заговорил, его бы высмеяли за его наряд.

У Обамы была способность действительно что-то обсуждать, предоставляя равные возможности, чтобы выявить точки зрения, отличные от его собственной. Он поворачивался лицом к говорящим, давая им продолжительные периоды не прерываясь поделиться своей точкой зрения. И хотя он молчал, он использовал лицо, позу, и, иногда, тихие звуки, вытягивая всё из человека. Он внимательно следил за тем, что они говорили, доказывая это, задавая вопросы, когда они заканчивали; зачастую вопросы касались того, что он слышал несколько минут назад.

Президент Обама также был более чем готов обсуждать вещи, которые люди не были уверены, что он хотел бы слышать. Я узнал это из первых рук после того, как сделал те спорные замечания о правоохранительных органах и расах. Выяснилось, что они вызвали серьёзную озабоченность в Белом доме. Когда я после возвращения из Чикаго присоединился к Президенту Обаме в Овальном кабинете, то обнаружил, что он умышленно удалил из комнаты своих старших сотрудников и представителей Министерства юстиции. Это должна была стать наша первая встреча один на один за те двадцать шесть месяцев, что я был директором ФБР. Когда я вошёл в дверь рядом с дедушкиными часами и больше никого не увидел, то подумал, что, возможно, мне собирались надрать задницу. Президент сидел на своём обычном месте — в кресле справа от камина. Я присел на диван слева от него.

Взбучки не случилось. Вместо этого, президент начал встречу словами: «Я попросил вас прийти, так как знаю ваши голову и сердце, и хочу понять, что вы наблюдаете, и о чём думаете». Затем мы примерно час говорили друг с другом. И я намеренно использую слово «с». Это был настоящий диалог, с проталкиванием и вытягиванием, проталкиванием и вытягиванием.