ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ПРЕДАННОСТИ. Правда, ложь и руководство

Все присутствовавшие в комнате сказали, что этот просмотр займёт много недель. Они сказали, что просто было слишком много материала, чтобы сделать это быстрее. Им нужно было по одному прочитать десятки тысяч электронных писем, и это должны были сделать знавшие контекст люди. Это была не та ситуация, когда мы могли привлечь для этой работы сотни сотрудников ФБР. Они бы не знали, что читают или что ищут. Команда сказала мне, что не было шансов, что исследование электронной почты могло быть закончено до выборов 8 ноября, уже менее чем через две недели.

— Ладно, — сказал я. — Делайте его так быстро, как можете, но делайте хорошо, всегда хорошо, вне зависимости от того, сколько времени это займёт.

После той встречи команда связалась с юристами Министерства юстиции, которые согласились, что нам нужно немедленно получить ордер на обыск лэптопа Винера на предмет электронной почты Клинтон. Теперь нам нужно было принять ещё одно решение.

В июле и на протяжении последующего периода времени я постоянно твердил стране и Конгрессу, что ФБР провело честное, компетентное и независимое расследование, и мы закончили. И здесь не было дела. Люди могли зарубить это у себя на носу. И тем не менее, 27 октября ФБР и Министерство юстиции просто решили запросить ордер на обыск, чтобы просмотреть громадный кладезь электронной почты Хиллари Клинтон, включая информацию, которая, предположительно, могла изменить нашу точку зрения на расследование. И, как заверили меня лучшие следователи Бюро, не было перспективы завершить этот просмотр до выборов. Какова была наша ответственность?

Как я уже отмечал, нашей давней традицией было по возможности избегать предпринимать какие-либо действия, которые могли повлиять на выборы. Эта традиция, эта норма, являлась частью моей личности. Вот почему ФБР не подписало октябрьское заявление администрации Обамы по поводу российского вмешательства в выборы. Если бы это было совершенно новое расследование, то можно было бы ничего не делать. Но в деле с электронной почтой Клинтон я видел лишь два выбора, лишь две двери, и за обеими ними скрывалось действие.

На одной двери было написано: «Скажи». Сказав, я бы рассказал Конгрессу, что первичные заявления ФБР о том, что расследование закончено, больше не являлось правдой. Это было бы очень, очень плохо. Это могло поместить Бюро и меня туда, где мы могли повлиять на выборы. Очень плохо, до тошноты. Следовало избегать, если было в человеческих силах.

Какой была та другая дверь? «Утаи», — вот что читали на ней мои глаза. От имени Федерального Бюро Расследований, организации, чей успех основывается на общественном доверии, я под присягой дал показания на публичных слушаниях в Конгрессе и американскому народу, что это дело закончено. Теперь я знал, что это больше не являлось правдой. Хранить в этот момент молчание, одновременно предпринимая шаги по получению ордера на обыск для просмотра тысяч электронных писем Хиллари Клинтон, включая, возможно, пропавшие ранее электронные письма, положительно было бы деянием укрывательства, означавшим бы, что директор ФБР ввёл в заблуждение — и продолжал вводить в заблуждение — Конгресс и американский народ.

Говори или утаи — вот два ужасных выбора. Старшие руководители «Полугодовой команды» обсудили оба. Мы говорили, затем брали перерыв, чтобы люди могли подумать, затем снова говорили. Мы сидели вокруг моего стола для переговоров и смотрели на это со всех сторон, какие только могли придумать. Мой руководитель аппарата, Джим Рыбицки, занимал своё привычное кресло на противоположном от меня конце прямоугольного стола, так что он мог молча наблюдать за всеми участниками и их языком тел; его работа заключалась в том, чтобы убедиться, что я слышал всех, ничего не пропустив. У него необычайный эмоциональный интеллект, и если он увидит что-то важное — кто-то колеблется или кому — то не дали высказаться — он поговорит с этим человеком наедине и даст мне знать, чтобы в следующий раз я мог втянуть этого человека в обсуждение. Главный юрисконсульт ФБР Джим Бейкер играл похожую роль. Он был давним и мудрым другом, и я мог на него рассчитывать, чтобы донести до меня аргументы и опасения, если те не были озвучены в достаточной мере. Он часто приходил ко мне в частном порядке и играл роль адвоката дьявола, так как знал, что нам нужны каждая точка зрения, каждое опасение, каждый аргумент.