Высщей категории трудности

Я плотно закрыла уши, и все стало тихо. Но тревога не проходит. В памяти возникают случайные, когда — то прочитанные строчки. Они назойливо повторяются, словно испорченная пластинка: «Всю ночь дышала злобой вьюга, сметая радость сердца прочь…» Опять «Снежные маски».

В палатке я одна. Вчера я долго не могла уснуть, все казалось, что кто — то ходит вокруг нас и топает. И теперь проспала. А ребята не разбудили. Если бы не холод, проспала бы до обеда. Наверное, решили устроить дневку.

Палатку ребята разбили на берегу Малика. Мы вернулись. И вернулись, конечно, из — за меня.

Какое — то странное место: между сугробов темнеет вода, а вокруг стоят мохнатые угрюмые ели. Малик выбирается из — под сугробов, ныряет в снежные туннели и где — то внизу звенит на перекате. В лесу стоит такая тишина, что страшно вздохнуть, и просто не верится, что на перевале ревет ураган.

Ребята утоптали лыжами снег, набросали под днище палатки для прочности еловых лап, расстелили одеяла, рюки, штормовки, запасные свитеры, куртки.

Я забралась в палатку, а ребята стали готовить костер. Яму под костер решили не рыть. Ребята спилили сосну — сушину, бревна, конечно, уложили гатью и на этой гати развели костер. Возле костра было тихо. Я не помню, чтобы возле костра у нас было тихо. Обязательно рассказывают, поют. Все из — за меня.

А сейчас смеются, Вася Постырь под аккомпанемент гитары поет: «Белым снегом ночь метельная дорожку замела…» А, вот почему ко мне опять явились «Снежные маски».

Как странно: неужели все встали так тихо, что не разбудили меня? Все, наверное, занялись делом, одна я валяюсь. Палатка изнутри успела покрыться инеем, страшно высунуть нос из — под одеял.

Я знаю, что нужно сделать. Нужно рывком сбросить с себя одеяла и куртку и выбраться на свет божий. Нужно размяться, нужно умыться… Господи, сколько этих «нужно»! Только Глеб умеет их стоически не замечать. Он уже, наверное, ушел на перевал. Надо что — то делать. Долой дневник!..

Я так и не выбралась. Только — только собралась, как палатка закачалась, и в нее вполз Толя. Толя, как всегда, запутался в пологе и чертыхнулся. А потом удивленно уставился на меня. Он, видимо, решил, что я уже прогуливаюсь у останцев,

— Ты? Спишь?

— Нет, отдыхаю.

Толя с сомнением покачал головой:

— Что — то не заметно, чтоб ты отдыхала. По — моему, ты еще и не покидала постели.

Толя устроился поудобнее у меня в ногах. Его лицо озарилось вдохновением. Сейчас Толя вспомнит своего любимого Паустовского или начнет читать стихи. Надо его отвлечь от стихов, стихами он может просто замучить.

— Толя, зачем ты пришел?

— За тобой, Васенка! Я хочу тебе объясниться… Нет, нет, не бойся! У меня уже есть кому объясняться. Серьезно! Перед походом я получил письмо от Кати. Сорок страниц, представляешь? И она вполне со мной согласна, что у нас должно быть трое парней.

— Ты ей писал о парнях?

— Разумеется.

Глаза у Толи черные, большие и честные. Кажется, не врет. Но… еще не поженившись, еще не назначив даже свадьбы, договариваются о том, сколько у них будет детей! Чудаки.

— Знаешь, я сегодня проснулся, выбрался в лес, а лес — то заколдованный. Понимаешь? Никто никогда здесь не бывал, сотни лет елки — палки стоят под собольими шапками и все думают, думают о чем — то. Ждут, понимаешь. Бову — королевича ждут. Прискачет Бова на сером волке, взмахнет мечом — кладенцом, и сонное царство рухнет к его ногам. Вот я и выломил палку. Меч — кладенец, размахнись! Ох, и задал же я жару боярам — елкам.

Толька чудной какой — то. Что с ним случилось сегодня?

— А мне говорят: не бесись. Дай поспать спящей красавице.

Это, конечно, Люська проехалась по моему адресу.

— А хочешь, я тебя познакомлю с дедом — морозом? Конечно, хочешь, по глазам вижу!

В общем, Толя все — таки меня из палатки вытащил. Чуть не волоком. Я встала, потом оступилась с тропки и провалилась по пояс в снег. У костра хохочут, а я готова разреветься. Вот дубинушка!

Толька потащил меня к берегу Малика. Я посмотрела и ахнула. В глубине крошечной полянки, утонув в сугробе, стоял толстощекий в пышной шапке дед — мороз. Он как будто старался выбраться из сугроба и укоризненно поглядывал на меня.

— Понимаешь, — шепотом сказал Толя, — был еловый пень, а стал дед — мороз.

Я сделала шаг к деду — морозу и тут увидела, что у него под носом покачивается на нитке самый настоящий желтый мандарин. А на сугробе надпись: «Привет новорожденному!»

— Это чудо, — изумился Толя. — Пять минут назад я еще не подозревал, что мандарины могут расти на елках — палках. Ха, да он меня поздравляет! Послушай, Васенка, ведь сегодня пятое февраля! Я ж именинник, черт тебя разбери! Дай я тебя цоцелую!

…Я опять лежу в палатке, вспоминаю деда — мороза, вспоминаю, как я отбивалась от поцелуя Толи и как из — за куста раздалось жидкое «ура!».

Когда утихло «ура!», Люська подошла ко мне и деловито осведомилась:

— Нос зажил?

Нос у меня до сих пор болит, но, в общем — то, пустяки. Люська бесцеремонно оттерла меня от Тольки, сама чмокнула его в щеку и торжественно объявила: