Высшее общество

Все шло как по маслу, за исключением одного, правда, очень серьезного, препятствия. Консуэла звонила несколько раз из дома своих друзей в Пеббл-Бич. Дважды Пол отвечал ей и вежливо отделывался от нее. Когда она позвонила в третий раз, Ходдинг сидел на пороге фургона, погрузив босую ногу в жидкую холодную грязь. Он управлял машиной в теннисных туфлях вместо особых, изготовленных на заказ башмаков с асбестовыми подошвами и ожег ступню. Пол молча передал ему трубку и пошел проверять давление в шинах. Связь работала хорошо, и у Ходдинга возникло ощущение, что два мира совместились друг с другом, как в кино. Из телефона несся раздраженный, беспокойный голос, в нем слышалась с трудом скрываемая досада. Казалось, телефонная трубка передает Ходдингу биение пульса в худой, бледной руке его матери. И рядом был другой мир – действительный: дуновение ветра, нагретого ранним солнцем, пение птиц, трактор, тарахтящий на дальнем холме, перезвон инструментов.

Ему показалось, словно он и вправду сидел в кино, очень важным было не допустить, чтобы эти два мира слились воедино, надо было остаться самим собой в своей действительности.

– Я так волнуюсь за тебя, ужасно волнуюсь, я не спала…

– Все в порядке, мама. Все идет прекрасно.

– Ты совсем забыл обо мне и уже несколько недель носу ко мне не кажешь. Это все из-за этой девушки, да? – Она помолчала, как будто обдумывая следующую фразу. – Я более чем уверена, что она невзлюбила меня. Ужасно говорить об этом, допустить мысль о том…

– Она говорила тебе об этом, мама?

– Ты прекрасно знаешь…

– Она целовала тебя, ласкала, писала записки? В чем ты подозреваешь Сибил, мама?

– Ты должен знать, что я всегда знаю такие вещи. Она и не собирается скрывать, она честолюбивая хищница. Я бы хотела, чтобы ты поговорил с Вериным исповедником.

– Как Вера?

– Не знаю. Она в Куэрнаваке, загорает и веселится до одури. Я ей говорила, что не люблю загорелых женщин, они от этого делаются мужеподобными. А она утверждает, что становится похожей на фигуры на критских вазах.

Ходдинг позволил себе улыбнуться.

– Ты приедешь в Сан-Франциско? Может быть, мы пообедаем вместе?

– Лучше ты приезжай сюда. Здесь есть свободная комната.

Мне отвели целое крыло дома. Может быть, это спасет твою жизнь. Я покончу с собой, если с тобой что-нибудь случится. Я дала обет.

Ходдинг вздохнул.

– Возьми ее с собой. Так ты сможешь проводить больше времени со мной. И потом, по-моему, у меня нефрит. Возможно, долго я не протяну.

– Прости, мама, я должен работать.

– Ты пытаешься отгородиться от меня, но это слабая защита.

– Я должен хоть как-то защищаться.

– Я предложила Мэгги Корвин миллион долларов, чтобы ее снимали в фильме. Я дала бы и больше.

– Кого? – Ходдинг почувствовал, что утратил ощущение реальности.

– Как там ее – Сибил, Сивилла. Сивилла с присвистом. И не говори, что она не пришепетывает. Она еще и заикается. Верный признак вины.

– Что за фильм? О чем ты говоришь?

– Мы поговорим об этом, когда ты сюда приедешь. И, пожалуйста, будь осторожней. Из-за нервного напряжения повышается кислотность в моче.

– Мама, – на короткое мгновение Ходдинг убрал трубку от уха. Машина сверкала под солнцем, ожидая его. Фернандес отплясывал твист, с транзистором у уха. – Мама, я не приеду. Я занят. Возможно, я прилечу в Сан-Франциско сегодня ночью. Позвони мне.

– Я все знаю насчет тебя и этой венгерской шлюхи.

Ходдинг промолчал.

– Я думаю, она натерла тебя камфарой. Скажи мне правду.

– До свиданья, мама.

– Неужели ты не видишь, что пытаешься освободиться…

– До свиданья.

С чувством безнадежной тоски Ходдинг опустил трубку. Он шагнул к двери фургона и выглянул наружу. Солнце нещадно палило, копошащиеся вокруг машин люди выглядели странными и нереальными. Незаметно для себя он оставил один мир и перешел в другой.

Появился Пол:

– Все в порядке?

Ходдинг кивнул.

– Как всегда. – Он прислонил голову к дверной притолоке. В висках стучало, а металл был прохладным. Пол заговорил, тщательно подбирая нужный тон, чтобы не быть слишком серьезным, но и не слишком легкомысленным:

– Я думаю, что сегодня мы можем не продолжать дальше. Нет нужды поджаривать вашу ногу. Это будет только отвлекать вас.

Ходдинг заморгал.

– Я не уверен, что соглашусь с тобой. На самом деле…

Пол не дал ему закончить. Он прекрасно понял, о чем говорил Ходдинг. Но он притворился, что это временная передышка: похмелье, усталость, обожженная нога…

– Я и сам себя неважно чувствую, – сказал он. – Я скажу Фернандесу, чтобы он отвез нас в фургоне. Поспите немного. Расслабьтесь. Почему бы вам не залезть внутрь и не прилечь? Я сейчас вернусь, только дам ребятам задание.

Ходдинг поплелся к фургону и забрался в него. Грязь на ноге начала подсыхать. Позвонить доктору Вексону в Сан-Франциско? Нет, пока не надо. Он вытянулся на надувном матрасе и закрыл глаза.

Пол сидел в тихом унылом баре на Джерри-стрит, медленно потягивал холодное пиво и забавы ради болтал с проституткой, полуитальянкой-полупортугалкой, сидящей напротив в кабинке.