Высший пилотаж (СИ)

Мы с товарищем у нее дома. До смерти, как потом выяснится, пара месяцев. Я даже не знал, чем ее угощать в таком сложном состоянии, поэтому приносил (да так и раньше было) то, что любили вкусить и сестра, и племянник: фрукты, орехи, сыр, колбаску и прочую нехитрую снедь.

А мама еще ничего, держится! Сестра розливает чай, а она пытается непослушными руками резать куриную грудку.

- Мама, не надо. Я и сам могу настругать. Мы чайку хлебнем, и все!

- Как это так, джана? Надо поесть, у нас же гость.

Она уже не готовит, как в былые годы, долму на пятнадцать человек, но гость обязательно должен что-нибудь отведать.

***

"Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие - как часовые...".

Владимир Высоцкий. "Он не вернулся из боя".

***

Я на Миусском кладбище Москвы, недалеко от метро "Савеловская". Здесь нашли приют творцы моего счастливого детства: родители, бабушка Аршалуис (мама мамы, беженка из Баку) и ее сын дядя Юрик, любимый мамин брат, вывезший в страшном 1989-ом из полыхающего в межнациональном огне города девяностолетнюю старушку-мать, жену и семью сына.

(Перемещенная на жительство к моим родителям, бабушка через три года ночью, во сне, завершила свой славный век. Дядя Юрик сразу последовал за ней: мать и ее младший сын ушли в лучший мир с интервалом в один морозный январский день.)

Я всегда прихожу навестить их один. В звенящей тишине я разговариваю с ними, а они со мной.

Бабушка Аршалуис:

- Карен джан (армяне называют меня "КарЕн", хотя в паспорте записано "КарЭн"), как моя сладенькая внучка Анечка?

- Спасибо, бабусенька, он уже мама, родила сына. Часто рассказываю ей о тебе. А помнищь, как мы сидели на балконе твоей квартиры в Баку и говорили, говорили обо всем?

Дядя Юрик:

- Джигяр (усиленное "джан")! В шахматы еще играешь?

- Редко, дядя Юрик. А помните, как Вы всех нас возили на пляж в Загульбу?

Отец:

- Карен! Как дела? Ты еще на "Свободе"?

- Нет, папа, с Радио Свобода я ушел. Отэфирил почти четверть века, хватит. Вернулся в лоно науки. Нашу дачу в Яхроме привожу в порядок. Ты встречаешь и провожаешь меня - на веранде твоя фотография.

И мама:

- Джана! Ты сейчас правильно живешь?

- Пытаюсь. Пытаюсь, мама. А помнишь...

МГНОВЕНИЯ ПОСТИЖЕНИЯ

Первая игрушка.

Первое самовосприятие.

Первое общение.

Первый велосипед.

Первая пятерка.

Первый мобильный.

Первый компьютер.

Первый друг.

Первый экзамен.

Первая влюбленность.

Первый аттестат.

Первый студенческий билет.

Первый диплом.

Первая любовь.

Первая зарплата.

Первая семья.

Первый ребенок.

Далее - везде: первое изобретение, первая книга, первое отдельное жилье...

Первое..., первая..., первый..., первые...

Второе - не первое.

Пение соловья. Полет шмеля. Восход Солнца. Весеннее пробуждение. Осенняя листва.

Но ведь есть и другое первое: первая болезнь, первое увольнение, первое предательство, первая измена, первый развод, первый запой, первые утраты...

Одиночество. Тоска и разочарование. Обнищание. Приход к Богу. Смерть.

Так где же Счастье? Нет ответа? Его и не может быть. Потому что Счастья как такового нет. Мгновения Счастья? Не Счастья. Мгновения прозрения, очищения, приближения. Мгновения постижения.

МЕЖДУ НАМИ, АЛКАШАМИ

Мы, алкаши, очень странный народ: то бросаем пить, то вдруг опять начинаем. Вот друг Димона, Леха Борисыч по кличке "Весы" (виртуозно, когда трезвый, ремонтирует и настраивает эту электронную чудо-технику), уже в четыре утра колабродит в окрестностях Калибровской улицы и потом проникает в местный круглосуточный магазинчик. Там ему отпускают водяру в кредит, а если здесь не выгорит, тогда топает Леха на соседнюю, Аргуновскую улицу, а коли погонят и из этой спасительной душегубки, то найдется не менее славный кошмар на Звездном бульваре. В общем, где-нибудь да как-нибудь, но без заветной чекушки Леха не останется. Берет он пузырек и тут же, у прилавка, под насмешливо-одобрительные взгляды продавщиц Зин, Люб и Тонь, прикладывается к нему.

И что за работа у этих девчонок - водку мужикам продавать! У самих ведь супруги-сожители, не отдавшие еще Бахусу душу, плотно увязли в винно-водочном болоте, как огурцы на подтопленной грядке. Или Зины-Любы-Тони просто вымещают свою боль на всем пьющем роде мужском? Нещадно и вполне законно, по взаимному согласию, спаивая семя рода человеческого.

Так вот, сделает Леха два добрых глотка, вздохнет, помолчит, и три минуты спустя это уже не тот Борисыч, который вползал сюда четыре минуты назад. Это уже не бездомный старый кобель, а расправивший крылья орел молодой!

А уж когда добьет Леха "Путинку", то порхает его душа в прадедовскую деревеньку на окраине Твери, и сидит он, двенадцатилетний, на завалинке с мужиками, выслушивая поучительные житейские историйки.

Но вот душа вернулась в тело, и Борисыч уже внемлет не дядькам Архипычам-Филимонам, а продавщицам Зинкам-Любкам-Тонькам.

- Вот мой-то, слышь Борисыч, уже две недели как завис в третьем подъезде. - Антонина остервенело трет губкой прилавок. - Ух уж эта Клавка! Уводит чужих мужиков, курва подзаборная. Вот ежели я тебя, Леха, заныкаю, то твоя мне моргалы повыколет, поди?