Выставка

Бойлер не работает. Приняла холодный душ. Полотенца нет. Теперь мой кривляка. Адвокат Гркович внизу закончил. Свет не зажигаю. Снаружи легкие ноты. Оттягиваюсь в полумраке, обсыхаю на диване, сон меня морит. Бездушно мотаюсь в живой сутолоке по полигону из лестниц и узких коридоров под сияющей золотом цифрой 5. В какой-то я красной ракушке с как бы крылышками за спиной, в руках у меня руль, который меня не слушается. В ушах у меня звенит от воя чьей-то сирены, требующей, чтобы я не перекрывала движение. Кто-то толкает меня палкой в лопатку, чтобы я не тормозила движение. Толкутся рыночные тележки вверх-вниз, беспардонно всех давят. Есть и регулировщик. Правда, он больше увлечен короткими и рубящими косыми ударами карате (узнаю в этих механических движениях, прости господи, первичную обмотку со схемы высоковольтного индуктора Миленко-Румкорфа), и больше машет своими ножками, чем регулирует движение. Но цепная реакция случилась, потому что весь полигон неожиданно исчез во мраке. От сияющей золотом цифры 5 остался только кривой полумесяц, но и этого хватило, чтобы увидеть летящие во все стороны перья. Завывает сигнализация. Она виновата! Нет, я сама стала жертвой! Не могу пошевелиться. Пора спасать меня. Э-э-э-э. Под кривым полумесяцем мой спаситель с ногами, растущими прямо из груди, пытается добраться до места, с которого я взываю о помощи, в спешке пытается скакать через две ступеньки. Ничего у него не получается. Его это удивляет, и он сначала принимается ощупывать предательское тело, и из кармана, который у него прямо под соском, вытаскивает портновский метр, чтобы измерить здесь что-то, но от метра и следа нет, потому что следа у метра быть и не могло, поскольку тело и все, что на нем, принадлежит доктору Сантовацу, который предпочитал держать в карманах и ловко перекладывать диснеевские игрушки (однажды, не знаю, рассказывала ли я тебе, у него на приеме из кармана выпал Гуфи, но я сделала вид, что не заметила, и продолжила спокойно лежать).

Э-э-э-э. Сирена заглушает стук в дверь. Наконец-то. Костер на заднем дворе вроде бы снова разгорелся. Я встаю с дивана. Свет не зажигаю. Э-э-э-э. Ощупываю все вокруг себя, как слепая. Звякнула витрина с машинками. Подхожу к дверям. Открываю. Не помню, запирала ли я их. Теряю сознание. Прихожу в себя. Я опять на диване. Страшно болит затылок. Опа! Я связана! Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Под тихое стенание затягивается последний узел на моих запястьях. И рот мой заткнут какой-то тряпкой. Опа! И раздета я донага. Надо проверить, дышу ли я. На глазах повязка, достаточно тонкая, и сквозь нее я могу рассмотреть луч маленького фонарика, который сначала ползает по лицу, потом сползает вниз, прямо на мою причесочку в форме сердечка. В анфас я выгляжу лучше. Ухоженная. Я становлюсь предметом внимательного изучения, и потому появляется потребность проникнуть в сущность. Для проникновения нет инструмента лучше маленького карманного фонарика. Но не получается. Я зажалась.

На этот раз ничто не заглушает стук в дверь. Меня волнует знакомый знак. Три раза. Два. Три. И опять я бы открыла, если б смогла. Но есть кому. Тупой удар и стук падения на пол. Как будто свалилась большая палка колбасы, принюхиваюсь – конечно же, копченая. (Тянет блевать. Бе-е-е. Бе-е-е. У человека тошноту может вызвать физическое напряжение. Судя по стону, именно оно сейчас и заставляет блевать). Потом в непосредственной близости я ощущаю запах – я знаю, Кому он принадлежит. Сейчас многое прояснилось. И вообще меня уже не удивляет все более обильная рвота и рыгание, поочередное затягивание узлов, не говоря уж о стонах. Люк! Люк! доносится с заднего двора. Открываются входные двери и закрываются. Рыгание раздается в коридоре, все тише и тише. И еще мне приходит в голову: вот смеха-то будет, когда завтра откроют могилу для герр Живковича, какие заголовки в газетах появятся! То, что застанут в ней, опишет в документальном очерке (это справедливо – когда путем идут слева направо) перо местного литератора. Как-то мне очень жалко стало моего Миленко.

Мир божий воцарился повсюду. (Можно и так на все это посмотреть).