Выстрел на Большой Морской

— Да пусть обнюхивают! Во-первых, у них, в отличие от нас, денег куры не клюют. Во-вторых, германцы продвигают в Океанию свои торговые интересы. А у нас какие тут интересы? Будем папуасам ивановский кумач продавать? И, наконец, в-третьих — немцам некуда деваться. У них вся Германия уже вскопана-перепахана. Растущие силы надобно куда-то направлять, хоть бы и в Микронезию. А нам она по кой хрен? Огромные территории Восточной Сибири и Дальнего Востока почти ещё не тронуты цивилизацией. Дел непочатый край. Сначала нужно свой огород в порядок привести, а потом уже на пустоши ничейные зариться…

— Вот в этом пункте я с вами совершенно согласен, ваше превосходительство. Война с Германией нам ещё предстоит. Она, если хотите, неизбежна. Так пусть хоть не за этих людоедов станем мы проливать свою кровь!

Адмирал снова крякнул, на этот раз одобрительно, и уткнулся в свои бумаги. Он снова перечитал секретную инструкцию, подписанную управляющим Морским министерством вице-адмиралом Шестаковым. Там было прямо указано, что целью экспедиции является «приобретение пункта, на который мы могли бы заявить права на владение и поднять свой флаг». Шестаков предписывал осмотреть обе гавани «берега Маклая», названные в честь великих князей Константина и Алексея. Далее «Скобелеву» надлежало обследовать также острова Пэлау и Адмиралтейские острова — в поисках того же заветного пункта.

— Лейтенант Борщ! — крикнул контр-адмирал. Подбежал вахтенный офицер.

— Скоро стемнеет. Подать сигнал на берег: «Всем вернуться на борт». Снимаемся с якоря и переходим двадцать миль севернее.

Через полчаса моряки и расстроенный Миклухо-Маклай поднялись на корвет. Быка поймать так и не удалось. Он скрылся в гуще тропического леса, а следом за ним и корова. Недоенные козы бегали по берегу и жалобно блеяли в быстро наступавшей темноте.

Маклай почти силой, с помощью экипажа, затащил на борт трёх папуасов, которых назвал своими друзьями. Эти люди, сказал он, понадобятся завтра как переводчики для общения с аборигенами архипелага Довольных Людей. «Друзья» затравленно косились по сторонам и явно мечтали сбежать с корвета. Путешественник называл их Каин, Гассан и Марамай. Как только выбрали якорь, Гассан воспользовался суматохой и прыгнул за борт. Двоих оставшихся заперли в каюте и выставили караул, но это не помогло: утром «друзья» тоже сбежили…

Весь следующий день русские моряки изучали бухту великого князя Алексея. Она понравилась Копытову гораздо более первой, Константиновской гавани: большая, закрытая от ветра и не такая глубокая. Маклай, рассерженный на сбежавших папуасов, велел схватить одного аборигена с острова Сегу и доставить его на корвет.

Утром следующего дня адмирал приказал идти на Пэлау. Миклухо-Маклай устроил ему целый скандал, требуя остаться в бухте ещё на пару дней и составить её точную карту, но Копытов был непреклонен.

«Скобелев», таясь от всех, незаметно обошёл Адмиралтейские острова. На Манусе высадились и закупили воду и провизию. Здешние туземцы были привычны к заходам кораблей и притащили даже большую черепаху, немедленно направленную в суп. Якорная стоянка была удобной, но слишком открытой, и адмирал её забраковал.

То же самое обнаружилось и на Пэлау. Главный населённый пункт архипелага, Корор, уже был занят англичанами. «Скобелев», соблюдая секретность, подошёл к острову Ангуар и Маклай переночевал на нём. Утром он вернулся на корабль и тот взял курс на Филлипины. В Маниле Копытов высадил Таубе и Миклуху и сразу же ушёл во Владивосток. Барона на телеграфе ждала шифровка из Военного министерства: ему надлежало немедленно отбыть в Париж для выполнения конфиденциального поручения государя! Наспех пробежавшись по манильским магазинам и купив-таки обещанный Благово ящик сигар, ротмистр сел на ближайший английский пароход до Порт-Саида, о чём отправил экспресс[80] в Петербург. Уже хотелось домой.

Двухнедельное путешествие барона близилось к завершению, когда случилось непредвиденное. Пароход вошёл в Суэцкий канал и начал медленное продвижение на север. Ночью в порту Ибрагим на борт взошли новые пассажиры. К утру миновали Горные озёра. Перед Серапеумом ротмистр выбрался на палубу и уселся в лонгшезе. Он плыл по документам немецкого коммивояжёра компании «Годофруа и сын», поэтому раскрыл прихваченную в ресторане газету «Дас юберзейше Дойчланд» и принял чванливый вид. Барон лениво отхлёбывал из веджвурова стакана ледяной мазагран[81]. Мимо плыл скучный безлюдный жёлто-серый берег. Внезапно ротмистр почувствовал на себе взгляд. Особый взгляд, недобрый. Так смотрят лишь старые знакомые, давно мечтающие увидеть тебя болтающимся в петле… Кто-то его опознал. Турки? Англичане? В Германии у ротмистра тоже имелась парочка «доброжелателей». Он не спеша повернул голову, открыто, не скрываясь, посмотрел на человека. И сразу узнал его.