Этот документ вместе с актом судебно-медицинского осмотра лег на стол начальника уголовного розыска утром 7 августа 1927 года, а после обеда Сазонова вызвали на оперативное совещание в горотдел милиции.
В кабинете начальника уголовного розыска уже находились прокурор города, Будрайтис, Маргонин и другие оперативные работники. Несмотря на то, что совещание еще не началось, в тесной комнате было уже накурено так, будто заседали целый день.
Начальник угро города Зинкин был нетороплив и даже медлителен, что раздражало высокое начальство. Бывший рабочий, широкоплечий, жилистый, он сохранил от фабричной жизни упорство и способность к физическим перегрузкам, а также умение ладить с людьми.
— Какие версии возникли по этому делу? — спросил он после доклада Сазонова, делая пометки в блокноте толстым красным карандашом. — Убийство это или самоубийство? Что вы скажете, товарищ Маргонин?
— Не исключено, что профессора убили с целью грабежа. Злоумышленники — один или двое — проникли в квартиру с помощью отмычки...
— Но бандиты могли забраться в дом через открытое окно из сада, — возразил Зинкин.
— Двор охраняет собака — немецкая овчарка. Вряд ли она пропустила бы чужих и, кроме того, профессор, услышав лай, поднялся бы с постели и подошел к окну.
— Резонно! К тому же, у преступников могло быть собственное оружие, револьвер Панкратьева дал осечку, а застрелили профессора они, — высказал предположение прокурор.
— Не думаю, — возразил Маргонин, — по данным акта судебно-медицинского осмотра, выстрел был произведен с близкого расстояния. Кроме того, я только что получил заключение баллистической экспертизы. Пуля выстрелена из револьвера «Смит и Вессон», принадлежащего профессору.
Маргонин был человеком импульсивным. И сейчас он готовился высказать не просто версию, но и свое глубокое убеждение, что преступление совершено так, а не иначе. И готов был возражать, в случае необходимости, даже Михаилу Максимовичу Зинкину, к которому относился с большим уважением.
И Маргонин уверенно продолжал:
— Мне кажется, что картину по данной версии можно нарисовать следующим образом. Воры, один или двое, увидев, что жена профессора ушла на базар, и предполагая, что дома никого нет, решили воспользоваться этим и открыли дверь с помощью отмычки. Взяв ценные вещи, они хотели уйти, но, услышав шум, профессор проснулся и, увидев злоумышленников, вытащил из-под подушки револьвер и нажал на спуск. Однако случилась осечка. Этим и воспользовались преступники. Они выхватили у Панкратьева оружие и застрелили хозяина дома из его же револьвера. Услышав скрип открываемой двери, бандиты бежали через окно, захватив с собой ценности.
Откровенно говоря, Зинкину не нравилось, когда обыкновенные рабочие версии высказывали как истину в последней инстанции. «Но Леонид, возможно, прав», — подумал он.
— Версия товарища Маргонина правдоподобна. Думаю, ее можно в основном принять, — отмстил Зинкин.
— Какие будут еще предположения?
— Будут, — Сазонов не спеша поднялся, заговорил обычным невыразительным голосом, тщательно подбирая слова: — Не исключено, что профессора убила жена. Ее довольно путаный рассказ вызывает подозрения. И потом: зачем она перенесла умирающего мужа вместе с матрацем, подушкой и простыней на пол? Да и хватило бы у женщины сил для этого? Полагаю, она симулирует кражу, чтобы скрыть свое преступление.
— Какой ей, по-вашему, смысл убивать мужа? — спросил Зинкин.
Сазонов чувствовал, что говорит неубедительно, но ответил:
— Об этом пока можно лишь догадываться. Многого мы еще не знаем.
— Есть ли еще версии? Пока нет...
Зинкин встал — стройный, подтянутый, с черными навыкате глазами и небольшими усами на смуглом лице.