Выстрел Собянской княжны

Костины могильщики не выдержали натиска, бросили молодого полицейского на лед, не добежав до мрачной проруби с плещущейся невской водицей буквально полдюжины шагов, развернулись и молча, быстро, точно волки, серыми тенями дунули назад, к далекому уже берегу, где ждала их пролетка. Костя сел кое-как, качаясь, и сквозь слезы отчаяния на глазах увидал невероятное зрелище. Под лунным светом по черному гладкому льду Невы, исполосованному длинными снеговыми языками, то бежал галопом, подскакивая, то катился, звеня шпорами, размахивая длинной саблей над головой и отчаянно вопя, гусарский поручик, невысокий и коренастый, с копной черных кудрявых волос, с длинными усами, в роскошном красном ментике с золотыми «разговорами». За ним трусил рослый худой улан в голубом мундире, с мягкими длинными светлыми волосами до плеч, тоже с саблей в руках, опущенной долу. Вояки двигались сбоку, наперерез убегавшим негодяям, но явно запаздывали и, в конце концов, остановились, тяжело дыша, воинственно погрозили блестящими при луне саблями вслед далеким уже злодеям.

— Эх! Мне бы моего Кудеяра сюда! — сказал, горячась, гусарский поручик, подскакивая, дергая руками невидимые поводья и пришпоривая сам себя, как лошадь. — Не ушли бы, ракальи!.. Ух!.. Ух!.. — рубанул он саблей воздух.

— Зато городового спасли, — резонно заметил улан, аккуратно пряча саблю в ножны. — Живой… Шевелится!

— Городового?! Эво, была охота!.. — разочарованно протянул гусар, все никак не желая убрать оружие. — Знал бы, что городовой — лучше бы в тебя пулю пустил! Уж был ты у меня на мушке… Ей-ей, не промазал бы!

— Языком-то все мы мастера… — флегматично подначил его улан, жмуря хитрые белесые глаза.

— Как это?! В чем изволите сомневаться, корнет?! Мальчишка! К барьеру снова! Немедленно! На десять шагов… На пять!

— Ну да… Вам же поближе нужно… Издали-то не попадете, пожалуй…

— Господа-а… — хлюпая носом, позвал их со льда Костя Кричевский. — Господа, помогите… Благодарю вас, господа… — и он разрыдался, не в силах отвести взгляд от близкой своей квадратной формы могилы, над которой вздымался легкий пар.

Спасители приблизились и стали откручивать груз, накрепко привязанный к Костиным щиколоткам.

— Да, брат, знатно прикрутили! — пропыхтел, тужась, гусар. — Стоял бы во фрунт перед Нептуном, как пить дать! — он хохотнул своей шуточке. — Ну, будет сырость разводить, городовой! В Неве и без того водицы хватает! Ты, чай, тоже слуга отечества, как и мы! Будь мужчиною!

— Спасибо вам, спасибо… — рыдал Костя, прижавшись лицом к его панталонам у колен. — Век… бога… молить…

— За корнета моли, за меня не надо! — буркнул, расчувствовавшись, поручик. — Коли бы не почудилось ему, что у меня один ус короче другого, да не стал бы он откалывать каламбурчики в эту сторону… Что вы улыбаетесь за моею спиною, корнет?! Дурная, скажу вам, манера — встать за спиною и улыбаться неизвестно чему!

— Да я не улыбаюсь вовсе! — сказал, улыбаясь, улан.

— Улыбаетесь!

— Что ж вам сегодня все не по нраву, поручик? Видите — не судьба нам продырявить сегодня друг друга… Да и пороху я не взял, а пистолеты разряжены. Пойдемте лучше, отпразднуем спасение раба божьего… Как тебя кличут? Раба божьего Константина, вот!.. Поверьте, поручик, вы мне за эти несколько минут стали куда более симпатичны, нежели прежде, и я даже готов признать, что был не прав касательно различий в размерах ваших усов! Константин, пойдемте с нами!

— Меня в полку засмеют, коли узнают, что городового спас! — воспротивился гусар, расправляя пальцами предмет своей гордости.