Выстрел ценой в битву

Юных насильников раскидал мощными ударами в считаные секунды. Один из них, кажется, остался после того «разговора» инвалидом – родители добились уголовного дела, Ирина, ставшая по делу и потерпевшей, и свидетелем, своего спасителя не выдала. «Не знаю, кто это мог быть, – упрямо твердила она следователю, – не видела его ни до, ни после. Появился из темноты, раскидал негодяев и был таков». Так и не дознался следак до истины, так и остался спаситель «неизвестным»…

Меж ними промелькнула симпатия, они стали встречаться.

Их любовь и супружество продлилось чуть дольше года, затем огонек стал затухать, пока не погас совсем. Ирина, устав от постоянных ожиданий и нервотрепки, связанных с его частыми и стремительными отъездами, тихо собрала вещи и вернулась к родителям. С тех пор он ее не видел. Она иногда звонит, поздравляет с днем рождения или Новым годом. Он вежливо с ней разговаривает, но предпринять попытку увидеть, вернуть или что-то изменить – не хочет. Знает: ничего изменить невозможно. Предательством ее бегство не счел, полагая, что она заслуживает лучшей участи, чем серая жизнь в стандартной гарнизонной квартире, одинокое, наполовину вдовье существование.

Через год после развода он повстречал симпатичную девушку по имени Виктория. Она была замужем, тем не менее в его сердце снова зародилась любовь, помогая излечиться и позабыть неудавшийся брак.

Одному богу было известно, сколько надежд связывал Гурьев с новым знакомством, сколько душевной теплоты вкладывал в быстро развивавшиеся отношения!

Да, он был обычным мужиком – ослепительных достоинств не имел, как, впрочем, и явных недостатков. Однако ж любовь беречь умел, глубоко веруя в святость и ценность этого редкостного таинства.

Тем удивительнее стала внезапная перемена в поведении высокой жгучей брюнетки. Месяца через три в ее речах замелькали странные фразы о дружбе, о том, что вряд ли она сможет отвечать ему той же пламенной страстью… При этом каждый раз в шутку просила не считать ее стервой.

Не отыскав в анналах памяти ни единого поступка, способного стать причиной разрыва, Захар долго корил себя за неумение сохранить, сберечь хрупкое чувство. И только много позже, вспоминая и переосмысливая ту быстротечную связь, внезапно осознал: очень многое в повадках любительницы бесконечных тусовок, частых посиделок в кафе и многочисленных званых вечеров в своем доме подходило под емкое определение «стерва».

Возможно, Виктория собиралась сменить поднадоевшего муженька, да выведав о скромных суммах, коими в те времена государство потчевало офицеров своей армии, потеряла интерес к Гурьеву. Или же просто, добившись любви, занесла ее в список многочисленных побед да на том и охладела, переключившись на следующую жертву.

Впрочем, зла на нее Захар не держал. Из депрессии худо-бедно выбраться помогла, а погасить любовное пламя удалось на удивление быстро – чего страдать и маяться из-за пустого человека? Если легкомысленная дурочка – так это до зрелого возраста, ну, а коли стерва… Стервой женщина остается до последнего вздоха.

Вставая с диванчика, толстая тетка пихнула Генку пышным бедром. Очнувшись от раздумий, он спросил:

– А ты разве так и не женился?

– Промаялся с одной и пришел к выводу, что незачем страдать самому и мучить других, – ответил Захар. – После года супружеской жизни вдруг понял, что не хочу в трениках с пузырями на даче окучивать очередную грядку по приказу жены. «Мерседес» только тогда «Мерседес», когда летит по трассе без балласта. А когда он груженный под завязку разной херней – это уже не машина, а дачная повозка для перемещения рассады.

– По-твоему, семья – балласт?

– Хорошо, Геннадий, скажу то, что думаю. Откровенность – это музыка «не для всех», она может неприятно резать слух, но зато мы сразу расставим точки над «и». Для большинства деятельных мужиков семья является балластом. Большие деньги и любовь – понятия несовместимые. Тем бабам, что вертятся возле крутых и удачливых бизнесменов, необходим всего лишь спонсор. И чтоб обязательно помер через день после свадьбы. Просто нужно уметь честно в этом признаться, а не играть в семейные ценности, которые больше мешают, нежели помогают.

– Не знаю… Привык я уже. Да и менять что-то в жизни поздно – вряд ли я стану удачливым бизнесменом.

– Да, к плохому привыкаешь так же быстро, как и к хорошему. Ладно, мне скоро выходить, – поднялся Гурьев.

– Постой! Мне тоже через одну. Может, номер оставишь, созвонимся? – Гена полез за сотовым телефоном.

– Зачем? На работу я в метро не езжу, по магазинам с авоськами не хожу, тещи у меня, слава богу, нет. На рыбалку и охоту тебя вряд ли вытащишь.

– Согласен, – вздохнул приятель. – Ну, сам понимаешь, дети. Корячусь на этой чертовой работе только ради них. Загнался. Честно признаюсь, не знаю, что делать дальше.

– Чтобы у твоих детей что-то было, кроме вонючей «хрущевки» и участка в шесть соток, надо сначала полюбить себя. Тогда в семье со временем появится все.

– Считаешь, других вариантов нет?