Выстрел в лицо

— Если вы сообщите точное место, где находитесь, мы немедленно выезжаем. — Брунетти как будто не слышал слов мужчины.

— Это не обязательно, — повторил тот. — Я же говорю вам, тело уже опознали. Боюсь, теперь это дело наше, — спустя мгновение добавил он.

— «Наше» — это чье? — уточнил Брунетти.

— Карабинерии, комиссар. А Гуарино к тому же представлял NAS[48], значит, это дело вдвойне наше.

— Уверен, что смогу обсудить это с вашим местным судьей, — ответил Брунетти.

Тишина.

Брунетти выжидал, как, видимо, и его собеседник. Брунетти подумал, что в последнее время только и делает, что выжидает — то с Гуарино, то с Паттой. Чересчур уж часто.

На другом конце трубки все еще молчали. Брунетти повесил трубку. Разумеется, нет ничего странного в том, что Гуарино работал на NAS, но, ради всего святого, как вы прикажете запоминать все эти аббревиатуры? Соответствующий отдел карабинерии должен был следить за нарушениями законов об охране окружающей среды. Брунетти вспомнились фотографии заваленного мусором Неаполя, но их тут же вытеснил образ убитого Гуарино.

Он набрал номер Вьянелло, но полицейский, снявший трубку, сказал ему, что инспектор уже ушел. Брунетти попробовал дозвониться до него по мобильному, но аппарат у того оказался выключен. Даже автоответчик и тот не работал. Тогда комиссар позвонил Гриффони и сообщил, что им предстоит отправиться в Маргеру на место преступления, о котором он расскажет ей по пути. Спустившись по лестнице, Брунетти заглянул в приемную к синьорине Элеттре.

— Да, комиссар? — подняла глаза она.

Брунетти показалось, что сейчас не самое подходящее время, чтобы сообщать ей о смерти Гуарино. Впрочем, подходящего времени для таких новостей вообще не существует.

— Боюсь, у меня плохие новости, синьорина, — сказал он.

Ее улыбка стала немного напряженной.

— Вице-квесторе Патте сегодня утром позвонили, — продолжил Брунетти, следя за ее реакцией на использование звания Патты — раз оно прозвучало, значит, ничего хорошего ждать не приходится. — Это оказался капитан из карабинерии. Он сообщил, что человек, который приезжал к нам на этой неделе, майор Гуарино, убит. Застрелен.

Синьорина Элеттра на мгновение прикрыла глаза — мгновение достаточно долгое, чтобы скрыть любые эмоции, но не достаточно долгое, чтобы можно было подумать, будто эта новость так сильно ее ранила.

Прежде чем она успела о чем-нибудь спросить, Брунетти заговорил снова:

— Они послали нам фото и попросили на него взглянуть — чтобы понять, тот ли человек приезжал к нам поговорить или нет.

— И это оказался он? — спросила синьорина.

— Да.

Жестокая правда.

— Мне очень жаль, — только и нашлась что сказать синьорина.

— Как и мне. Похоже, он был хорошим человеком. Да и Авизани за него поручился.

— Вы что, не поверили ему на слово? — спросила синьорина возмущенно, словно давая выход гневу и горю.

— Но мне надо было, чтобы за него кто-то поручился — я ведь должен был ему доверять. Я же не знал, что за дело он ведет и что ему вообще нужно. Собственно, я и сейчас этого не знаю, — добавил Брунетти, немного раздраженный тоном синьорины Элеттры.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что я не знаю, правдивую он мне историю рассказал или нет; не знаю, почему звонивший Патте мужчина хотел знать, приезжал к нам Maggiore или нет.

— Но он ведь умер?

— Умер.

— Спасибо, что сказали, — кивнула синьорина Элеттра.

Развернувшись, Брунетти отправился за Гриффони.

15

Кораблестроительные, нефтехимические и другие заводы, обезобразившие пейзаж Маргеры, всегда, еще с той поры, когда он был маленьким мальчиком, вызывали у Брунетти живейший интерес. Примерно два года — Брунетти было с шести до восьми лет — его отец работал складским грузчиком на заводе лакокрасочных материалов и растворителей. Брунетти этот период их жизни всегда вспоминал с нежностью — наконец-то у отца появился стабильный заработок, и он гордился, что содержит семью.

Но потом прокатилась волна забастовок, после которой отца обратно на работу уже не приняли. Жизнь стала совсем другой. Мир и спокойствие покинули их дом. Какое-то время отец поддерживал связь с бывшими коллегами с фабрики, и Брунетти до сих пор хорошо их помнил — их байки о работе, их взаимные подколки, их чувство юмора, грубоватые шуточки и поистине бесконечное терпение, с каким они относились к его непостоянному и взбалмошному папаше.

Они все умерли от рака, как и многие другие, те, кто работал на заводах у берега лагуны, в которой плескались такие манящие и такие опасные волны.

Брунетти не заглядывал в этот промышленный район уже много лет. Впрочем, трубы с облаками дыма над ними давно стали привычным элементом здешнего пейзажа. Иногда Брунетти видел их даже со своего балкона. Его всегда поражала белизна этих искусственных облаков, особенно заметная ночью, когда дым рисует удивительно красивые узоры на бархатном небосклоне. Тогда они казались такими безобидными, такими невинными и чистыми, что Брунетти при виде их в голову всегда приходило одно и то же — снег, крестильные платьица, белоснежные наряды невест. Кости.