Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели

В том, что только Авель приходил в типографию, было одно неудобство — если он уезжал из Баку, никто не приносил еду, и они часто голодали. Как на зло, на другой стороне улицы был в подвале духан[1]. Оттуда пахло шашлыком и пловом. Запахи из духана терзали, как терзают грешников в аду, приговоренных к голоду, поставленные поблизости яства. Если становилось невтерпеж, Ладо предлагал: — Будем питаться запахом. Вах, какой вкусный плов, я уже сыт.

Уставали и от бессонницы. Вано долго крепился. Наконец ночью вдруг бросил маховик. — Не могу больше, Датико, хочу спать. — Круглое, плотное лицо его с челочкой черных волос на лбу было сонным, как у ребенка, и он шатался. — Ложись, — разрешил Ладо. Вано вышел в другую комнату, было слышно, как затрещала тахта. — Датико! — вдруг позвал он. — Да, Вано. — Давид, тебе не бывает трудно смотреть на меня? Понимаешь, все время перед глазами одно лицо, один человек и день, и ночь, и месяц… — Нет, Вано. А с тобой так бывает? — Я просто так спросил, Давид, подумал, вдруг тебе надоело, что я все время торчу перед тобой. — Вано вздохнул и захрапел. Ладо сел, придвинул лампу, но глаза слезились, править гранки он больше не мог. Задумавшись над словами Вано, он почувствовал тоску по близкому человеку и, закрыв глаза, стал вызывать в воображении разных людей, но из этого ничего не получилось. Он вытер руки, отворил дверь и вышел во двор. Светила большая луна. От свежего воздуха закружилась голова. Ладо хотел вернуться, прилечь, но в калитку вдруг стала царапаться какая-то собака. Ладо прислушался — кроме собачьего повизгивания, ничего не было слышно, и он открыл калитку. Во двор вбежала остромордая собака с обрубленными ушами и обрывком цепи на шее. Ладо протянул руку, собака отскочила. Сухое, поджарое туловище напряглось, собака принюхивалась, а ее темные, в желтых ободках глаза пытливо рассматривали Ладо. Он улыбнулся, она замахала хвостом, дала себя погладить, лизнула ему руку, легла на спину и задрала лапы. — Собачина ты этакая, — сказал Ладо, — откуда ты взялась? — Она поднялась, вошла в галерею, оттуда в комнату. Ладо пошел за ней. Собака понюхала спящего Вано. Он всхрапнул. Собака отскочила, взъерошилась и вопросительно посмотрела на Ладо. Он засмеялся. Собака обнюхала комнату и побежала к выходу, оглядываясь на Ладо. Недоумевая, он направился за ней. Собака вывела его на улицу, тявкнула и, оглядываясь, побежала. — Куда ты меня зовешь, псина? Что-нибудь случилось? — Ладо запер калитку и пошел за собакой. Увидев, что он идет, она завиляла хвостом и побежала вперед пустынной улицей, по которой он иногда прогуливался ночами, отдыхая после работы. Может, собака видела его раньше, а он ее не замечал? Появление собаки было загадочно, как во сне. Немного погодя он остановился, оглянулся. Внизу город подковой обжимал бухту. У мыса Зигбурун светились на мачтах пароходов белые огоньки. В городе тоже кое-где, как светлячки, горели газовые фонари. Лачуги Чемберекенда были в темноте. Собака тявкнула. — Хватит! — сказал Ладо. — Дальше я не пойду, я хочу спать. — Он повернул обратно. Собака завизжала, потом завыла. — Ва! — Ладо снова остановился и посмотрел на собаку. Она, наклонив голову, глядела на него. Ладо пожал плечами и побрел за ней. Впереди показалось кладбище. — Эй, — сказал Ладо, — мне сюда еще рано! — Собака оглянулась, дождалась его и, виляя хвостом, повела за собой между полуразрушенными мавзолеями и осевшими в землю плитами. У мавзолея из плоского кирпича собака пролезла сквозь кустарник и скрылась в проломе стены. Ладо нагнулся, раздвинул колючие ветки и заглянул в пролом. Собака сидела в нише на сухой траве и, повизгивая, звала его. Кроме нее, в нише никого не было. Ладо сел, притянул собаку к себе и поцеловал в голову. — Тебе нужен товарищ? Не хочешь быть одна? Эх ты, собачина, собачина! Небось, сбежала от хозяина, который держал тебя на цепи? — Собака легла и положила морду ему на ногу. Ладо снова заговорил с ней: — Как же ты нашла меня? Бегала по городу, искала? И учуяла, что только в нашем доме не спят? — Собака посапывала и преданно смотрела ему в лицо снизу вверх. Хлопая крыльями, над кладбищем пролетела ночная птица. Луна светила над Локбатанской долиной. Ладо поднялся. Собака заскулила. Он погладил ее. — Не могу, поверь мне, никак не могу остаться. Пойдем лучше ко мне, а? — Пожалуй, завести такого сторожа было бы неплохо, ни один посторонний близко не подойдет. Кормить вот только нечем. Он пошел с кладбища. Собака, поскуливая, побежала за ним, но вскоре отстала. Когда он оглянулся, ее не было видно.

До сих пор осталось нелепое чувство потери, словно он то ли изменил кому-то, то ли в чем-то ошибся. Красин пожал бы плечами, услышав историю с собакой. Он говорил: «Не употребляйте, пожалуйста, вы этих словечек: «кажется», «ощущаю». Точнее надо — факт за, факт против, вывод».