Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели

Михайловский проспект слишком многолюден. До чего иногда все это надоедает! То, что несколько лет назад вызывало азарт, привлекало, понемногу превратилось в привычку, а привычка — тяжкое бремя. Двойная жизнь нелегка. Или Ладо слишком много вкладывает в свою игру? Порой ловит себя па том, что, изображая для окружающих дьякона или купца, он и мыслить начинает как священнослужитель или делец. А от фамилии своей — Кецховели Ладо, кажется, совсем отвык.

Подъехали к вокзалу. Ладо послал кучера купить ему билет до Баку. Кучер принес билет, получил на водку и остался доволен щедрым господином.

В купе вагона сидел красивый, словно на парном молоке взращенный блондин, он был хорошо, с рассчитанной небрежностью одет, гладко причесан, серые глаза умны, на щеках румянец. Обычно такие люди поздно стареют, и даже в восемьдесят лет на их лице не бывает морщин.

— Добрый вечер, — поздоровался Ладо, — разрешите представиться: Николай Абрамович Меликов, бакинский домовладелец.

— Костровский. Инженер. Еду поступать на службу в Товарищество братьев Нобель.

— О-о, завидная перспектива! — Ладо бросил на полку баул и снял шляпу. — Устал. Родственники, друзья, рестораны! Еле вырвался.

— Да, по вас заметно, что кутили.

Костровский оживился и принялся расспрашивать о Баку. Ладо удовлетворил его любопытство. Да, инженер не ошибается, Баку действительно один из крупнейших в мире нефтяных центров. До кризиса промыслы давали более половины мировой добычи. Приблизительный доход, полученный в прошлом году братьями Нобель…

По коридору прошелся смуглый господин, заглянул в купе, прощупал взглядом собеседников и остановился у окна, спиной к купе. Новый костюм сидел на нем мешковато.

— Нигде в мире добыча нефти не обходится так дешево, ее не только качают, но и черпают из колодцев ведрами, — продолжал Ладо.

Смуглый господин прислушивался. В широкой спине его таилось что-то подозрительное, он прикрывался спиной, как маской.

— А рабочие как устроены? — вяло спросил Костровский.

— Никак, — безразлично ответил Ладо, — одни спят в бараках, на соломе, скопом, вповалку, остальные или живут в пещерах, или ночуют прямо на промыслах. Еще налюбуетесь на жизнь нефтяников. Картинки ада видели, конечно? У художников бедная фантазия, им побывать бы на промыслах.

— Сочувствуете пролетариям?

Неужели личное отношение все же прорвалось?

— Воспитан на том, что жалость к нуждающимся — одно из достоинств истинного дворянина.

Костровский дернул головой — ответ ему не поправился.

— Моя фамилия Меликов, — поддразнивая инженера, сказал Ладо, — происходит от «медик», что в переводе с армянского значит «князь».

— Как много на Кавказе князей, — недружелюбно произнес Костровский. — Простите, а какое у вас образование?

— Закончил елисаветпольскую гимназию, мы будем проезжать этот городок, раньше он назывался Ганжой.

Костровский снисходительно улыбнулся. Вероятно, инженер из мещан и пробился в Технологический институт благодаря способностям и настойчивости, поэтому и недолюбливает дворян.

Пришел проводник, постелил три постели, одну на верхней полке.

Ладо показал инженеру глазами на дверь.

— Наш попутчик?

— Наверное.

Смуглый господин услышал их разговор и заглянул в купе. Глаза у него были как фиолетовые маслины.

— Не хотел мешать вашей беседе, господа. Очень утомлен. С вашего разрешения, сразу лягу.

Лицо его напоминало южный плод, прокаленный солнцем, долго пролежавший в тени и немного поблекший. Губы толстые, как у негра. В общем, приятный человек, глаза вот только какие-то непроницаемые.

— Вы тоже в Баку? — осведомился Ладо.

— Да. Простите, не назвал себя. Ставраки, владелец типографий в Одессе, в Симферополе и в Ростове-на-Дону.

Владелец типографий? Ладо встретился с ним взглядом. В глазах Ставраки мелькнуло что-то живое, беспокойное, а губы отвердели. Уж не с подвохом ли назвался он владельцем типографий? Рассчитывает, что Меликов заинтересуется? Беседовать, однако, Ставраки не расположен, скорее даже хочет избежать разговоров.

Ставраки, еще раз извинившись, прикрыл дверь, проворно разделся и влез на верхнюю полку. Устроившись на правом боку, закрыл глаза, но заметно было, как он сквозь ресницы наблюдает за Ладо.

Ладо тоже разделся, лег, вытянув уставшие ноги.

Свеча в фонаре тускло освещала купе.

— Скажите, господин Меликов, — спросил Костровский, — а почему вы не займетесь нефтедобычей? Я слышал, многие местные сказочно разбогатели, из грязи шагнули в князи.

— Видите ли, у меня от домов небольшой, но верный доход. А нефтедобыча может разорить. Нобелям кризис не страшен, уцелеют, а мелкие товарищества лопаются, как мыльные пузыри.

— Без риска ничего не добьешься. Скажите, какое нынче число?

— Двадцатое.

— Благодарствую. Это я потому, что двадцать первого августа родилась моя матушка. Завтра отправлю ей депешу.

— Сколько же лет ей исполнится? Костровский зевнул и улыбнулся.

— Она родилась в год смерти Лермонтова, в 1841 году. Ей исполнится, следовательно, шестьдесят один год. Мы с ней друзья, и я ей многим обязан.