Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели

Ладо оделся, посмотрел в окно. Унылая, выжженная солнцем равнина! До Баку часа два езды. Ладо почувствовал на себе взгляд Ставраки, быстро обернулся, и тот, словно наколовшись, отвел глаза. Кем бы ни был этот человек, с ним лучше побыстрее разойтись. Кроме того, в Баку на вокзале всегда дежурят жандармы. Еще, чего доброго, наткнешься на ротмистра Зякина — начальника Бакинского отделения жандармского управления Закавказской железной дороги. Они знакомы, встречались однажды. В январе прошлого года Ладо пришел на обед к родственнику, помощнику начальника станции. Хозяева знали, что Ладо уже давно разыскивает полиция. Они сели за стол, и вдруг в дверь постучал тучный, с багровым лицом ротмистр. Поздравив всех с Новым годом, он бухнулся на стул. Ладо пришлось взять на себя обязанности тамады, наполнить большие бокалы и рассказать первый пришедший на ум анекдот о чиновнике-бюрократе. Ротмистр, одобрительно поглядывая на тамаду, подливавшего ему вино, поддержал беседу и тоже вспомнил о знакомом бюрократе из департамента полиции. Он выдул около двух литров вина и удалился. Хозяйке стало дурно, муж ее пил холодную воду. К такого рода неожиданностям, видимо, никогда не привыкнешь.

Ладо потянулся. За ночь он плохо отдохнул. Вот уже четыре месяца в дороге! Самое досадное — плачевные результаты поездки. Оказалось, что аресты прошли не только в Баку, они волной прокатились по всем городам России, и куда он ни приезжал, всюду видел безотрадную картину — искряки сидели в тюрьмах, и только в редких случаях можно было отыскать их «наследников». Случалось, что приходил на провалившиеся явочные квартиры, и спасало его только чудо.

Помогали ему прятаться мастеровые, студенты, всюду находились люди, которые охотно выручали человека, преследуемого полицией. Встречались и другие — они не сочувствовали, относились даже с враждебностью, но считали бесчестным предать, донести, отказать в помощи тому, кто просит убежища. Но, пожалуй, наиболее запомнился ему день, когда он сидел в зале маленькой станции, ожидая поезда на Иваново-Вознесенск. На соседней лавке устроились мужик — старенький, несмотря на лето одетый в зипун, и баба — высокая, худая, в низко повязанном головном платке. На руках она держала младенца. Укачав ребенка, она передала его мужику, видимо отцу своему, и достала из торбы краюху ржаного хлеба, несколько луковиц и узелок с солью. Постелив на скамье платок, она нарезала хлеб, очистила лук, развязала узелок с солью, о чем-то пошепталась со стариком, поглядывая на Ладо, и подошла к нему. — Извиняйте, просим с нами откушать. — Самое вкусное из всего, что он ел за дорогу, — домашний ржаной хлеб и луковица, густо посыпанная серой солью!

— Скажите, а в Баку пролетарии часто бунтуют? — вдруг спросил Костровский.

Ставраки приподнялся на локте и как-то странно посмотрел сначала на инженера, потом на Ладо.

А ведь глаза у него, когда раскрываются фиолетовые заслонки, умные.

— Как и всюду, — ответил Ладо. — У вас, в Петербурге, тоже ведь бастуют. Баку — новый Вавилон! Смешение языков и народов — идут, чтобы заработать на хлеб, грузинские крестьяне, беженцы из Армении, уходят на промыслы крестьяне-азербайджанцы из ближайших сел, есть и персы, и турки, а больше всего — их десятки тысяч — голодающих из России…

— Я вас не утомляю своими расспросами?

— Нет, нет, что вы! — Ладо достал из кармана папиросы. — Вы, кажется, не курите?

— Студентом баловался.

— Я покурю в коридоре, а то здесь и так дышать нечем.

Ладо вышел из купе и закурил. Вчера пришлось для конспирации купить арабские папиросы, которые он терпеть не мог, предпочитая самокрутку с сухумским табаком или, на худой конец, с солдатской махоркой. И сейчас не стал бы курить, если б не голодные боли в желудке.

Накурившись до тошноты, Ладо вернулся в купе.

Ставраки сидел рядом с Костровским, щуря фиолетовые глаза. Пожалуй, он не грек. Похож на румына. Затевать разговор не собирается, но какое-то неясное напряжение пробивается сквозь внешнее безразличие и сонную вялость. И почему он ночью ел втихомолку? Прощупать его?

— Вы с какой целью в Баку, если не секрет, конечно? — спросил Ладо. — Хотите открыть новое дело?

— Да, намереваюсь, — буркнул Ставраки.

— Может, я сумею вам помочь советом? Вы где остановитесь? Есть у вас в Баку знакомые?

— Не знаю еще. Знакомых не имею. Ставраки притворно зевнул.

— У нас небольшие типографии — Промышлянского, Шапошникова. Если по-настоящему пустите дело, конкуренции они не выдержат, — продолжал Ладо.

— Посмотрим, — сухо произнес Ставраки.

— Вы только хозяйничаете или сами когда-нибудь работали в типографии?

— Почему вы решили?..

— Судя по вашим рукам, вы когда-то имели дело с рабочим инструментом.

Ставраки холодно усмехнулся.

— Всю жизнь столярничаю. Но вы правы. Отец, когда я еще учился в реальном училище, обучал меня в своей типографии набору и верстке. А вы тоже сведущи в типографском деле?

Быстрый вопрос его был как ответный удар шпагой.

— Да, много раз заказывал визитные карточки, — барски пренебрежительным тоном ответил Ладо. — Вы сказали — «верстке». Что это такое?