Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели

— Фрукты такие, апельсины называются. Идет! К беседке медленно шел мужчина — небольшого роста, видный, в черкеске с эполетами, с непокрытой головой, седые кудри вились вокруг плеши, усы были подкручены, крупный нос высовывался из румяных щек. За ним, подпрыгивая, как на пружинках, семенил толстяк в городской одежде. Темур стал рассматривать эполеты князя и звезду у него на груди. Сразу можно было узнать, что это князь. Он шел так, словно ему принадлежали вся земля и все небо.

Мать стала кланяться. Князь кивнул, вошел в беседку и сел.

— Что они сказали, Шакро? — сердито спросил он у толстяка.

— В аренду не хотим, — пусть его сиятельство продаст землю.

— Мошенники! Знают, что проигрался, — проворчал князь, — совсем лес выведут, собачьи дети! Земля полита кровью предков… Но другого выхода нет. И долг чести, и Мери в Петербург посылать надо… Шакро, пусть сегодня же дают задаток. Привезешь вечером к Орбелиани, я там буду. Барыне ни слова. Подожди, не уходи. Так это ты, Маринэ, а я и не узнал. Постарела-а. М-да… Это твой сын! Для чего ты его привела?

— Ты говорил, вырастет, в школу определю, — глухо произнесла мать.

— Не помню.

Рука матери дрогнула. Она подняла голову.

— Если тебе трудно, я супругу твою попрошу помочь.

— Что? — переспросил князь. — Ишь ты, смелая какая стала.

— Мы тоже люди, господин. Мы ведь не крепостные.

Князь вдруг растерялся и покосился на толстяка.

— М-да, конечно…

Он перевел взгляд на Темура и задумался о чем-то. Улыбка раздвинула его красные, как у женщины, губы.

— Ты кем хочешь быть, мальчик? Как его зовут, Маринэ?

— Темуром назвала, господин.

— Так кем ты хочешь стать, Темур?

— Князем, как ты. Князь деланно засмеялся.

— Недурно, если только не ты, Маринэ, его подучила. А почему он так горбится?

Мать не ответила и вытерла глаза кончиком платка.

Князь поморщился.

— Я его в военное училище определил бы, а теперь и не знаю, как быть. Что с ним делать, а, Шакро?

— При Мариинской церкви есть школа и при семинарии — тоже.

— Пожалуй, иного выхода нет. — Князь потер лоб рукой. — Сколько забот — одного в училище, другую — в заведение святой Нины, третьего… Хорошо, Марина, будет твой сын учиться. А почему он босой? Разве твой муж не зарабатывает?

Мать молчала.

Темур переводил взгляд с князя на мать и снова на князя. Силачи-кузнецы с их улицы никогда так не разговаривали с людьми, как князь, ведь от того, что они унизили бы слабого, сами сильнее не стали бы. И мать ведет себя как-то странно, то униженно просит, то смотрит на князя со злобой, вызывающе.

— Кузницу он получил, — строго произнес князь, не дождавшись ответа, — домик получил, что же он такой неблагодарный? Может, он пьет?

Мать кивнула.

— Ты передай мужу, что я могу приставу сказать, и ему таких плетей дадут!

— Отца все равно дома нет! — крикнул Темур. — Пристав его не найдет!

Мать схватила его за ухо, но не так больно, как она это делала обычно. Князь улыбнулся.

— Оставь его, Марина, он не должен быть пугливым. Жаль, что горбатый… Впрочем, Темур-ленг был хромой. Что же, у каждого своя судьба. Идите. Шакро, дай мальчику апельсин.

Темуру не хотелось ничего брать, но он никогда не ел таких фруктов. Сжимая в руке пахучий желтый шар, он опередил мать, выскочил на улицу и впился зубами в апельсин. Он оказался горьким. Темур сплюнул и выбросил апельсин под ноги лошадям. Лошади вздрогнули, замотали головами и чуть не понесли. Кучер еле удержал их и стал ругаться…

Темур провел рукой по лбу, стирая воспоминания. И зачем он сегодня пошел пешком? Лучше бы сел в конку. Ладно, времени все равно много. Надо только перед дежурством поесть в подвальчике у вокзала. Копеек двадцать у него найдется. А что делать завтра? Ничего, скоро ему дадут разряд. Телеграфистам хорошо платят. Закро просил сообщить членам кружка, что занятие состоится у него на квартире в среду. Насчет занятий можно сказать и завтра. А на той неделе снова стоять на страже у ворот, следить, не появится ли полиция. Члены комитета доверяют ему и не подозревают, что он часто подслушивает у окна их разговоры. Нерешительный народ, все взвешивают, примеряют. Те парни, что называют себя эсерами, куда отчаяннее, но связываться с ними опасно. «Бомбисты» часто проваливаются. А вообще надо приглядеться и к тем, и к другим. Если все пойдет, как сейчас, он будет пробиваться в комитет эсдеков. А пробьется, завернет дела покруче. Состав комитета часто меняется, полиция хватает то одного, то другого. Понадобится, он поможет, как говорил Акимка-кучер, приехавший в Тифлис из Сибири, «погореть» тому, кто станет ему поперек дороги… Надо было еще заглянуть сегодня к матери, отнести белье в стирку. Тоже успеется. Мать, наконец, смирилась с тем, что он живет отдельно. А может, ее это даже устраивает. Кузнец опять в бегах, а она еще не старая. Сколько ей? Лет тридцать шесть, не больше.