Друзья не успели дойти до землянки Кецховели, как вся деревня начала кричать и плакать. Послышался топот, и из-за деревьев выехали казаки на лошадях. Казаки все были бородатые, в папахах. Впереди ехали два офицера — старый и молодой. Ладо и Варлам юркнули в кусты, но у соседней землянки тоже увидели казаков. — Горе нам, горе! — кричали женщины. — Экзекуция! — Ребята бегали от землянки к землянке, и всюду казаки ругались, гоготали, вытаскивали и укладывали в арбы одеяла и ржавые котлы. У землянки Варлама казаков уже не было, только конский навоз лежал на земле, и от него шел пар. Отец ругался и кричал, что он так этого не оставит, поедет в Гори к уездному начальнику, а мать причитала:
— Последнее отняли! Не пущу тебя, в тюрьму посадят, сына пожалей!
Все же отец решил, что поедет в Гори. Мать заявила, что не пустит его одного.
Она поцеловала сына и пошла вместе с мужем к горийской дороге.
Варлам припер дверь землянки крючком. Крики и плач вокруг все продолжались.
— За что они? — спросил Варлам у Ладо.
— Нико говорил, что в Каралети тоже была экзекуция, налог не платили, второй год неурожай.
— Послушай, это не у дедушки Зураба кричат?
— В той стороне.
У лачуги Зураба собралась толпа, женщины причитали, царапали себе лицо, мужчины молчали, опустив головы. Вокруг стояли казаки. А перед лачугой на колоде, на которой рубили валежник для печи, лежал дедушка Зураб. Два казака держали старика за ноги и за руки, а еще двое, постарше, били его по голой спине нагайками. От ударов на коже вспухали черные полосы, и на колоду стекала кровь.
Ладо бросился к старику и закричал:
— Не надо! Не надо!
Голос у него сорвался, он захрипел. Кто-то схватил его и потащил в сторону…
Ребята пришли в себя в землянке Кецховели. Они лежали на тахте, укрытые одним одеялом, а по комнате ходила дочка соседей Маро Коринтели. Она часто помогала больной матери Ладо кормить детей, стирала белье. Маро была лет на восемь старше Ладо.
Ладо повернулся и жарко задышал. Глаза у него были открыты, но он словно не видел ничего.
— Кто тут? — спросил он. Маро сразу подошла.
— Что, мой мальчик?
— Я ничего не вижу, все черное…
— У тебя жар, это пройдет. Хочешь пить?
- Да.
Маро принесла воды в кружке и напоила его. Вошел брат Ладо, Нико.
— А где остальные? Мама не вернулась?
— Нет еще. Вано и Сандро спят за перегородкой, — ответила Маро, — а дядя Захарий ушел в церковь.
— Нико, дедушка Зураб умер? — спросил Ладо.
— Да, сказочника нашего больше нет.
— Мучился? — спросила Маро.
— Бредил, кричал: «Собаки, грабители, не трогайте народ!» Потом сказал: «Я все вижу», — и вскоре скончался. Хватит разговаривать, спите, я пойду провожу Маро.
Они вышли.
— Ты спишь? — спросил Ладо.
— Нет.
— Знаешь, наш дед тоже убил человека. Он тогда в деревне Кецхови жил, ее все Кечхоби называют, по-турецки. Князь Авалишвили продал все Боржомское ущелье вместе с деревушкой Кечхоби брату русского царя. Дед рассердился, ворвался со своими крестьянами к князю и убил его кинжалом. Ты спишь?
— Нет еще. Убил кинжалом… Дальше?
— Деда сослали в Сибирь, и там он сгинул.
— А как вы сюда попали? — спросил Варлам.
— Папа с сестрой жили у бабушки. Тетю Кеке, папину сестру, когда ей было двенадцать лет, бабушка выдала замуж, а папа стал пастухом. Он хорошо пел, и его взяли в псаломщики, потом он стал священником, и мы жили в горах, за Джавой, в селе Тли. Там я родился…
Послышались шаги и голоса.
— Папа и Нико идут, — сказал Ладо.
— Я думал, что старость и скитания даровали ему мудрость, — говорил Захарий. — Слепой, как он пошел против казаков? Сказано: не подними руку на сильных мира сего… Шил бы себе да рассказывал сказки. Не осталось больше в Тквиави сказочников.
Нико что-то ответил вполголоса. Потом добавил:
— Сказочники родятся новые.