Выстрел в Вене

Но! Однажды — что ей взбрело на ум? Мечта о ребёнке от этого человека? — она приняла решение, что бросает курить. Кто-то в ее редакции, тогда ещё отнюдь не культурной, от доброты душевной посочувствовал, мол, такая стала ты, милочка, серая лицом, такая бледная! Бросай курить, тебе ещё рожать…

И она попросила его, в заботе о будущем и в своём праве, не дымить хотя бы в спальне, а он, ее властный мужчина, тут не стал спорить и согласился. Скривился в улыбке, как будто уже предвидел неизбежное, но согласился. Была весна, как раз запахло талым снегом, скрещённым с землёй. Через месяц они расстались. Это произошло само собой, без зла и без скандала. Просто стаял снег. Залиховский не курил в спальне и стал скучен. Она сидела в кресле, а он больше не глядел на неё тем особым взглядом, каким и в высшей степени сосредоточенно, и так же в высшей степени отвлеченно глядят на путеводную звезду, и не исчислял секунды вечности по табачным часам.

Снег стаял. Что осталось? Что-то. Залиховский был не из тех, кто спешит помогать людям делами. Он испытывал больший страх прослыть в своём кругу альтруистом, нежели циником и эгоистом. Две его бывшие жены годами ждали алименты. Но в трудные для Инги дни, уже расставшись с ней, он помог ей, изгнанной из газеты, вернуться в профессию, и с повышением. В конечном итоге ему она обязана нынешним интервью с Нагдеманом. Она — это фотон, отправленный одним великим другому великому. Так, коротко и с присущей ему самооценкой, в которой ирония только подчеркивает всю высоту мерки, применяемой к себе, Залиховский ответил ей на изъявление благодарности. Она добавила к этому от себя: она — не фотон, а снова курящий свободный радикал в цивилизации здоровых людей, которая уничтожит остатки культуры. Культуры быть свободным и счастливым.

У Инги мелькнула дерзкая мысль, а не с этого ли начать интервью? Скульптор Залиховский, ее творческий наставник, учил ее соединять низшее с высшим, а высшему немедленно находить саму приземленную форму бытия, «приземлять» полет. Форма «бычка» — его выражение. Что может быть прозаичнее «бычка» и поэтичнее его?

Курил ли когда-нибудь музыкант из Аргентины? Что он думает о запрете на курение, не победит ли он творческое начало в здоровом духе? Не выкурит ли творца? Это прагматично — счесть, что в жизни одна из форм проявления добра — это проявление преемственности. По крайней мере, если эта жизнь — жизнь женщины. Да, прагматично материализовать связь с художником Залиховским в чудесную статью о музыканте Нагдемане, которая вздернет на новую высоту карьеру…

Карьеру? Инге вспомнился и Новиков. Память на мужчин, эта особенная картотека, которая у девочек создаётся вместе с рождением, и в которой каждое новое лицо, новый скол носа — это новый отпечаток неповторимого, воспетый дактилоскопией — память на мужчин вплотную сблизила Залиховского с Новиковым, своевольно наложила друг на друга их силуэты, мгновенным сканированием сравнила их лица. Инга обернулась. За ее спиной стоял Константин. Он улыбался. Ей показалось, что он смеётся над ней. Как будто он взрослый, а она опять — девочка.

— Что не так? — резко спросила она.

— Куда, старик, несёшь ты эту ношу? Давай-ка лучше я ее возьму. Я молод и, твой груз тяжелый взвалив на плечи, донесу легко! — продекламировал мужчина и протянул, было, руку к сумке с фотоаппаратом. Но девушка отстранилась, словно защищая от посягательства своё самое ценное. Лицо исказила недовольная мина. Однако Новиков проявил настойчивость. В английском костюме он выглядел даже в своих глазах неожиданно убедительным оратором. Убедительным, пусть и нелепым, как убедителен и нелеп добротный английский шкаф. Викторианский шкаф среди павильона IKEA…

— Я, как-никак, на сегодня твой ассистент. Типа оруженосец. А с оружием я обращаюсь бережно, — мужчина успокоил Ингу, завладев ремешком.

— Ладно, держи. Но на улице не опускай на землю. Это выдаст в тебе дилетанта, — согласилась она.

— Твоя задача за пол часа превратить меня в профессионала. Пойдём в холл, ты посвятишь меня в тайны искусства фотографии. И я буду снимать тебя во время интервью в лучших видах. Для семейного альбома.

Инга вперилась в лицо Новикова. Последнюю фразу она сочла напрасной, лишней, не оправданной какой-нибудь ее вольностью. Но она видит лихой огонек в его глазах, и костюмом ее не обманешь. Это не та сосредоточенность тяжеловеса, которая понравилась ей накануне, и не та легковесность, которая была ею отмечена за завтраком? К чему эта термоядерная реакция возбуждения, что-то ей напомнившая?

Вот оно что! За Залиховским водилось такое, когда он успевал забить косячок с утра… А что, если этот ее ассистент тоже балуется и уже подкуренный? Идти с таким на интервью нельзя. И давать ему в руки аппаратуру — нельзя… Девушка испугалась, что совершила опасную ошибку.

Инга развернулась и направилась обратно в холл. Сейчас она мирно завладеет фотоаппаратом и избавится от спутника. Не станет же он с ней бороться! Хотя с Залиховского в его худшие минуты сталось бы! Черт, почему она то и дело совмещает силуэт с тенью?!