– О нет, он был религиозным, вне всякого сомнения. Истинным верующим… даже истовым. Иногда, бывает, остановится, закроет глаза, склонит голову и произнесет несколько слов молитвы. Без всякого повода. Но меня никогда не пытался обратить. Байрон был не из таких. Он говорил, что в свой час Господь сам найдет меня, что жизнь без веры – это полужизнь. Что Господь с ним все время и в малом, и в большом, словно якорь, без которого он стал бы совсем другим. «Стал якорем», – именно так. У Байрона была татуировка, вот тут, на груди, крест… прямо над сердцем.
Мартин хмурится.
– Тебя послушать, получается какой-то Джекилл и Хайд. В одну минуту он благочестивый священник, заботится о своей пастве и присматривает за местными детишками. А в следующую пьет, курит и сношается с каждой юбкой. А еще стреляет в беззащитных зверушек.
Не успевает Мартин закончить, как Мэнди уже трясет головой.
– Нет, ты ошибаешься. Раздвоение личности – не про него. Что бы Байрон ни делал, молился либо пьянствовал и «сношался с юбками», он все равно оставался спокойным и уверенным в себе. Можешь себе представить?
– Честно говоря, не особо. Слишком уж он правильный.
– Что, если Байрон и вправду был таким?
– Ты его любила?
– Да, любила. И отдавала себе отчет, что он не собирается на мне жениться, никогда не назовет своей девушкой и тому подобное.
Мартину неловко. Мэнди призналась в любви к Свифту настолько уверенно, настолько буднично.
– И ты вот так спокойно относилась к тому, что он тебя не любит?
– Да. В смысле, я знала, что у Байрона есть другие, но, думаю, все же он меня любил.
– А заодно Фрэн Ландерс и неизвестно скольких еще?
– Да, Мартин. Тебя это как-то задевает?
– Думаю, да, – поежившись, говорит он. – Свифт был либо законченным жуликом, либо самым святым человеком, что когда-либо ходил по Земле.
Мэнди не отвечает, просто смотрит ему прямо в глаза.
Мартин держит ее взгляд.
Что в нем? Вызов? Сомнения?
Он замолкает, пытаясь понять, каким человеком был Свифт, но тот ускользает и трудно поддается классификации.
– Скажи, его поведение… оно не казалось тебе неуместным? Сначала этот Свифт проповедует любовь ко всему живому, терпимость и всепрощение, а потом отправляется убивать зверушек на Пустоши за городом. Не пыталась его об этом спрашивать?
Мэнди долго молчит, глядя ему прямо в глаза, и Мартин выдерживает взгляд, не дрогнув.
Наконец раздается ответ – тихий, почти шепот, как на исповеди.
– Байрон говорил, что так он ощущает себя ближе к Господу, к природе – нужна молитва тела, не только разума и души. Своего рода медитация, религиозный опыт, единение с самим собой и всем мирозданием.
Мэнди утыкается лицом в руки. Мартин смотрит на нее, чувствуя, как по спине ползет холодок и волоски на шее становятся дыбом. Помнится, в день его приезда Мэнди рассказывала другое, говорила, что забеременела в Мельбурне, что Свифт спас ей жизнь. То было выдумкой от начала и до конца.
– Мэнди, ты говорила ему, что беременна?
– Да. Байрон заглянул сюда в день трагедии, перед тем как идти в церковь. Сообщил, что сразу после службы уезжает из города. Что епископ велел уехать. Вот я и попросила его забрать меня с собой. Он отказал, невозможно, мол.
– А почему невозможно, говорил?
– Нет. Вероятно, причина была как-то связана с тем, что он не настоящий Байрон Свифт, но я не знала об этом до недавнего времени.
– И ты спокойно приняла его отказ?
– А что мне оставалось?
– Как он сам воспринял новость? Какие-нибудь намеки на то, что он вот так поступит?
– Ни одного.
Мартин замолкает, переваривая новую информацию. Ее подтверждает рассказ Люка: мальчик говорил, что видел машину Свифта у книжного.
– Чуть позже Фрэн встретилась со священником у церкви. По ее словам, тот просил подождать у Негритянской лагуны. Похоже, она верила, что сможет с ним уехать.
– Скорее похоже на то, что Байрон хотел ее уберечь от не самого приятного зрелища.
– Вероятно. Думаешь, не забрал бы с собой?
От обидного намека, что Свифт предпочитал Фрэн, еще мгновение назад безмятежные черты Мэнди охватывает волнение.
– Нет. С какой стати ему было забирать ее, а не меня? Я ждала от него ребенка.
Оба замолкают. Мартин пытается представить, что творилось в голове молодого священника тем роковым утром. Херб Уокер предъявил Свифту обвинение в педофилии. Так что тот либо решил покинуть город сам, либо его заставили. Либо сбежал от россказней, что он пристает к малолетним, либо испугался, что при расследовании выяснится его настоящая личность. Собирался ли он переехать, скинуть с себя шкуру Байрона Свифта и стать кем-то другим? Если так, понятно, почему не захотел брать с собой Мэнди. А что насчет Фрэн?
– Мэнди, та история, которую ты мне рассказала при нашем знакомстве… якобы отец Лиама какой-то засранец-изувер… Что это было?
Она вздыхает.