Теперь мне хочется, чтобы он убежал. Я думаю, меня порадует, если он просто сдастся и сбежит. Но, конечно, он этого не делает. Он явно не хочет доставить мне такого удовольствия. Следует отдать ему должное. У него есть достаточно силы воли, чтобы стоять здесь, понимая, что на него пялятся. Может быть, мне стоит уйти самой.
Вот бы он снял рубашку…
Так, что?
Даже я не понимаю, откуда это взялось, а ведь это моя голова. Ненавижу, когда мои мозги отключаются. Это сводит меня с ума. Да, я уже давно признала, что этот тупой идиот — привлекательный, но это не значит, что я должна позволять таким мыслям ни с того ни сего всплывать в моей голове. Это совершенно неадекватно.
Но это правда, что ужасно, я знаю.
Скорпиус худой, почти такой же худой как Ал, и, может, только на дюйм выше. Я выше их обоих. Это у меня от отца, а их отцы — оба довольно маленькие. Его волосы слишком длинные и выглядят так, будто к ним месяцами расческа не прикасалась. Вихры торчат в неправильных (верных) местах, и по ним видна его привычка взлохмачивать их рукой. Он самый бледный человек, в котором когда-либо текла кровь и которого я встречала (и я еще не встречала никого, в ком кровь не течет), но этот легкий розоватый румянец на его шее довольно мил. Он одет в джемпер, джинсы и кроссовки, которые выглядят слишком грязными для такого богатого парня, как он.
И прежде чем я сама понимаю, что делаю, я уже иду к нему. Стойте, ноги, стойте. Не работает. Они все равно идут. У меня такое ощущение, будто я существую отдельно от своего тела. Безумие просто.
— Ты, наконец, выберешь книгу или будешь так стоять весь день? — слова, которые я произношу, удивляют даже меня саму. Я еще раньше никогда не слышала, чтобы я произносила что-то прежде, чем проговорю про себя. Это что-то новенькое.
Скорпиусу понадобилось где-то пять целых девять десятых секунды, чтобы, наконец, на меня посмотреть.
— Я думал, ты со мной не разговариваешь.
Я облокачиваюсь о полку и пытаюсь выглядеть такой же непринужденной, как всегда.
— С чего ты так решил?
— Потому что ты сказала мне убираться и всякое такое.
Я знаю, про какое всякое такое он говорит, хорошо помню. Вместо того, чтобы дать ему это понять, я решаю развернуть разговор.
— Я девочка. Мне можно говорить одно, а подразумевать другое.
Я пытаюсь шутить, но он не находит юмора в этой ситуации. Его выражение лица все такое же непроницаемое, когда он говорит:
— Тебе что-то нужно, или ты пришла, чтобы досаждать мне, пока я пытаюсь читать?
У-у-у, обиделся. Кто-то тут берет уроки стервозности.
— А я и не поняла, что ты читаешь, — вежливо отвечаю я. — Ты разглядываешь одну страницу уже в двадцатый раз.
Теперь его лицо становится таким же розовым, как шея. Замечательно.
— Я пытаюсь собрать записи для моей подготовки к СОВами.
— О, я тоже занимаюсь, — я смотрю на него и пытаюсь понять, насколько точно он на меня зол. — Можем позаниматься вместе, если тебе хочется.
Скорпиус просто смотрит на меня. В его глазах подозрение, но я не могу его в этом винить. Я все еще не понимаю, почему это делаю. Я и не подозревала, что мне так скучно.
Наконец, он качает головой и говорит:
— Я могу учиться и сам, спасибо.
Он снова отворачивается к той же идиотской книге, которую держит уже годы.
И тут мое поведение полностью меняется. Я взрываюсь, типа того.
— Знаешь что, Малфой? Я не знаю, в чем твоя проблема. Одно время ты почти следишь за мной, а теперь ты на меня даже не смотришь!
Скорпиус тут же поднимает голову и смотрит на меня, не веря своим ушам:
— Ты серьезно? — спрашивает он в изумленном неверии. — Ты вообще помнишь наш последний разговор?
Я злобно пожимаю плечами.
— Я уже говорила, что мне разрешается говорить одно, имея в виду другое.
Но он, оказывается, не согласен.
— Нет, не разрешается! Никому не разрешается так делать!
— Ой, да брось, — восклицаю я, оглядываясь, чтобы убедиться, что никого нет, и никакая любопытная библиотекарша не явится сюда, совать нос в чужие дела. — Уж извини, если я задела твои чувства.
Его глаза сверкнули, и я поняла, что, наверное, ударила по больному. Ну, ведь правда, я же не на самом деле сделала ему больно, он просто разозлился, верно?
— Ты не можешь вот так просто ходить и обращаться с людьми таким образом, — говорит он мне секунду спустя, его голос стал немного тише. — Мне плевать, насколько ты думаешь, тебе тяжело приходится, это тебя не оправдывает.
— Так, и что же это должно значить? — я перебрасываю волосы через плечо и выжидательно его разглядываю.
— Многим намного хуже, чем тебе, Роуз. Ты никогда об этом не думаешь.
Я не знаю, о чем он говорит. Откуда взялась вся эта херня?
— Ты ни хера не знаешь о том, каково мне, — прошипела я в ответ очень, очень сердито. — И ты не имеешь права меня ни за что судить!
Скорпиус закатывает глаза. Закатывает глаза.
— Ты действительно зациклена на себе, верно?
— Прошу прощения?
— Ты серьезно считаешь, что весь мир вертится вокруг Роуз Уизли? Ты никогда даже не думаешь о других людях и о том, через что им приходится пройти. Тебе не важно, верно? Это ведь никогда не будет так плохо, чем то, через что ты проходишь.