Роуз смотрит на меня с тревогой. Она недостаточно быстро успевает скрыть гримасу ужаса на своем лице, хотя уже спустя секунду пытается ее прогнать. Она сглатывает, и, когда, наконец, заговаривает, я вижу, что она пытается придумать ответ получше для этой ситуации.
— Но он ведь не был настоящим Пожирателем?
Я пожимаю плечами и смотрю вниз на стол. Я не хочу видеть ее реакцию на следующее признание.
— Он должен был убить Альбуса Дамблдора.
Я может и не вижу ее реакции, но одна моя рука держит ее руку, а вторая лежит на ее лодыжке, поэтому я чувствую ее шок по тому, как напряглось ее тело. Спустя секунду я слышу, как она сглатывает и говорит:
— Но он не убивал.
Я снова пожимаю плечами:
— Только потому, что слишком испугался.
— Может он не слишком испугался, — спорит она со мной. — Может он просто знал, что это неправильно.
— Ты слишком к нему добра.
Я не хотел, чтобы это прозвучало так горько. На самом деле я даже не знаю, откуда взялась эта внезапная горечь. У меня не так много обид на своего отца. Может он и не выиграет каких-то там наград в ближайшее время, но он, по крайней мере, старается, я думаю. Я всегда просто принимал это. Но думаю, что я в обиде на него, по крайней мере, в одном. Больше всего на свете меня раздражает то, что он даже не озаботился тем, чтобы мне все рассказать. Я узнал, что он был Пожирателем Смерти, когда какие-то идиоты из моего общежития сказали мне это, когда я был на первом курсе. Ни у кого из них не было родителей-Пожирателей, только деды и другие старики из семей. Я был единственным, у кого отец — Пожиратель. Сначала я пытался притворяться, что это неправда, но старый разговор моих родителей, который я когда-то случайно услышал, всплыл в моей памяти, и я понял, что это правда. Я слышал своими ушами несколько лет назад, но тогда не понимал, что это значит: отец сказал матери, что он должен был убить Альбуса Дамблдора, и он почти это сделал.
И тут я перестал слушать.
Роуз почти с секунду соображает, что сказать дальше, но я слышу по тону ее голоса, что она пытается разрядить обстановку:
— Ну, я даже не знала, что мои родители знамениты, пока не пошла в Хогвартс.
Мне трудно в это поверить по многим причинам, конечно. Я шокировано смотрю на нее:
— Как ты могла этого не знать?
Она пожимает плечами.
— Я немного знала, конечно, но понятия не имела насколько. Они никогда нам ничего не говорили, и мы жили среди магглов. Когда я росла, единственные люди, которых я знала, были магглы и моя семья. И, думаю, друзья родителей. Но никто из них не воспринимал это всерьез, так что я даже не понимала, думаю.
— Ты ходила в маггловскую школу?
— Нет, мама меня учила дома. Она хотела отправить нас в школу, но папа не захотел. Я думаю, они боялись, что мы случайно привлечем к себе внимание и все такое, не знаю. Мама ходила в маггловскую школу, конечно, пока не пошла в Хогвартс. Думаю, она хорошо справилась.
Я пытаюсь вообразить ее детство, но это трудно. Меня тоже учили на дому, но мои родители наняли частного учителя. Не думаю, что кто-либо из них достаточно компетентен, чтобы учить меня самостоятельно, или же им не хватало терпения. Я пытаюсь представить, как она играет с соседскими магглами, но мне трудно представить, потому что у меня нет личных воспоминаний, на которых можно основываться. Дом моей семьи расположен слишком далеко от каких-либо соседей. И даже если бы у нас были соседи, вряд ли бы мне позволили с ними играть, особенно с магглами.
Пальцы Роуз сплетаются с моими, и моя ладонь лежит на ее.
— Ты не должен беспокоиться, — честно говорит она, — насчет твоего папы, я имею в виду. Вся эта фигня случилась миллион лет назад.
Она права, конечно. Но все равно ей легко говорить. Ее родители не были Пожирателями.
— Я слышала, твой дед пожертвовал огромную сумму на кампанию Эдмунда Вандивера, — в ее глазах игривость, и тон далек от серьезного, несмотря на то, что она говорит правду. Эдмунд Вандивер — главный конкурент ее мамы в предвыборной гонке за кресло министра. Ему где-то триста лет, и морда как у бульдога. Он собирается выдвигать законы в пользу чистокровных и не делает из этого секрета.
И мой дед вправду сделал очень щедрое пожертвование на его кампанию.
— У меня ощущение, — продолжает Роуз важно, — что он не хочет, чтобы моя мама победила.
Я фыркаю и качаю головой:
— Вот это мягко сказано.
Роуз смеется, и я рад, что она не использует это против меня. Хорошо, что она не озабочена тем фактом, что мой дед — настоящая сволочь, которая ненавидит ее семью.
— Теперь ты должна мне секрет, — говорю я ей, и мои пальцы танцуют по ее лодыжке, там, где брючина джинс немного задралась.
Она поджимает губы и думает с минуту.
— Я сделал ужасное темное признание, теперь твоя очередь, — подстрекаю я.
Роуз вздыхает и немного наклоняется вперед.
— Ладно, хорошо. Несколько лет назад меня похитили. Ты это знал?
Я закатываю глаза.
— Роуз, все это знают.
Она хмурится и перебрасывает волосы через плечо.