Когда уже больше не осталось одежды, чтобы складывать, у меня не осталось выбора, кроме как обернуться к нему и сделать вид, что меня вообще ничего не волнует, что дальше от правды и быть не могло. Скорпиус смотрел на меня, и я сделала ужасную ошибку, посмотрев ему в глаза на полсекунды. Половины секунды было достаточно, чтобы мы оба даже еще больше сконфузились (не думала, что такое возможно). Ему явно было стыдно, что я засекла, что он смотрит, а мне было стыдно, что это на меня он смотрит. Мы оба отвернулись, и мне ужасно захотелось схватить свою снятую одежду и сбежать отсюда. К счастью (или к несчастью, зависит от того, как посмотреть), Скорпиус решил воспользоваться этим моментом, чтобы снять свои джинсы, что заставило мой отведенный было в сторону взгляд вернуться. Так что он там стоял в трусах, я стояла в нижнем белье, и мы оба смотрели друг на друга и были до предела смущены.
Не буду врать. Я была в ужасе в эту секунду. Просто в ужасе. Внезапно оказалось, что, несмотря на то, что я читала столько книг и провела весь год, слыша идиотские рассказы Сюзи о ее предположительно «потрясающем» сексе с Джастином, я все равно на сто процентов понятия не имею, что делать. Конечно, я знаю, что куда должно поместиться, но я понятия не имею, как до этого дойти, и как нам снять нижнее белье так, чтобы не стало еще ужасно стеснительнее.
И тогда я его поцеловала.
Это был внезапный, резкий поцелуй. Я никак его не предупредила и не дала шанса сбежать. Я схватила его лицо и притянула к себе, а затем обрушилась своими губами на его губы и просунула язык ему в рот. И это слегка сработало. Он поцеловал меня в ответ, и это было даже немного возбуждающе — целоваться так страстно с таким малым количеством на нас одежды. Никогда еще мы не прижимались друг к другу, чтобы было столько голой кожи, это было что-то новенькое, и, как оказалось, это не так уж плохо. В этом чулане было не так уж много пространства, так что понадобилась всего пара запинающихся шагов, прежде чем мы были прижаты к стене. Я держала некоторое время свои руки на его лице, но потом, наконец, отпустила и использовала их, чтобы переместить его руки чуть ниже. Он держал их на моей талии со странной смесью неловкости и отчаяния, так что я решила ему помочь и провела их немного ниже, давая ему разрешение схватить меня за задницу. Он абсолютно понятия не имел, что с этим делать, но, по крайней мере, попытался. И это дало ему уверенности расстегнуть мне бюстгальтер — то есть попробовать во всяком случае. Он в этом не слишком умел, и обычно у него это занимает минут три или четыре и то, когда он смотрит прямо на застежку. Ну а тут это было и вовсе бессмысленно, потому что а) он ничего не видел, б) на мне было намного меньше одежды, чем он привык, в) я почти душила его своим языком, г) он был более чем совсем возбужден (поверьте мне, я стояла к нему очень близко). Так что я помогла ему и сняла его сама, прежде чем он совсем расстроится.
И отсюда все пошло наперекосяк.
Не то чтобы он первый раз видел меня голой сверху, но в ту же секунду, как я сняла бюстгальтер, меня словно ударило осознание, что мы с ним оба в одних трусах, и что обратного пути нет. Мне стало нехорошо где-то в районе живота, и я почувствовала себя так, будто ужасно хочу писать. Я была в ужасе и, оторвавшись от поцелуя и посмотрев на Скорпиуса, поняла, что он тоже. На самом деле он выглядел так, будто сейчас расплачется. Я почувствовала себя немного виноватой, как будто я вынудила его на это, что смешно, конечно, потому что было видно, что он и сам хочет этого. Доказательство того упиралось мне в ногу. Но все равно, даже, несмотря на то, что мы оба этого хотели, это не становилось менее страшным. Так что, чтобы избавить нас обоих от страданий, я решила взять контроль над ситуацией; в конце концов, сам Скорпиус ни за что в жизни не решится взять над чем-то контроль.
— Тебе надо снять трусы, — сказала я, отступив на шаг, чтобы мы не стояли слишком близко, и скрестив руки на груди (и для того, чтобы показать свою власть, и чтобы прикрыться).
Скорпиус с неуверенностью на меня посмотрел, и на секунду у меня появилось ощущение, что его сейчас стошнит. Наконец он пробормотал:
— Хорошо, — но все равно понадобилась еще минута, а может и двенадцать минут, чтобы он, наконец, послушался и стянул их.