Выученные уроки (СИ)

Он выглядит напуганным, и, скажу я вам, это не та реакция, которую он ожидал, предлагая обед.

— Извини, — бормочет он и тут же прячет взгляд под стол, затем поднимает руку и неловко взъерошивает свои волосы.

— Нет, я не пытаюсь быть грубой, — объясняю я. — Ты просто… отличаешься… от большинства людей здесь, я имею в виду, — я не знаю, что я несу. Мой рот живет отдельно от моего мозга.

— Я знаю, — снова бормотание.

— Так твой папа действительно переживает из-за экзамена по трансфигурации или это у тебя такое тайное желание преуспеть?

— Нет, он волнуется, — отвечает Скорпиус. — Я не должен провалиться, поверь мне, — он, наконец, смотрит на меня, и я снова замечаю, что он довольно симпатичный. Особенно волосы хороши — немного длинноваты. Но ему это помогает — позволяет спрятать глаза, когда он не хочет смотреть на людей.

— Я тоже не должна, — говорю я, кивая. — Поверь мне.

И тут Скорпиус смеется. Это странно. Я не уверена, что когда-либо раньше слышала это от него. Он не выглядит как кто-то, кто может смеяться, потому что не уверена, что он хоть раз в жизни слышал хотя бы одну шутку. Но вот он тут, смеется. Одну секунду, во всяком случае.

— Да, верно, - бормочет он. — Как будто тебе нужно волноваться об этом…

— Эй, слушай, — я сажусь и заставляю его посмотреть на меня. — Я должна об этом волноваться, как и все остальные.

— Да, потому что существует такая реальная опасность, что ты провалишься.

Так он еще и саркастичный? Он смеется и пытается (тщетно) быть ироничным? Интересно.

— Существовала бы, если бы я вела себя как остальные идиоты и игнорировала причину, по которой мы находимся в школе, — твердо сказала я.

Скорпиус просто смотрит на меня с секунду так, что я начинаю чувствовать себя неудобно, и вдруг меняет тему:

— Так я слышал, твой дядя придет учить нас Защите на следующей неделе?

Что? Я даже сказала это вслух:

- Что?

Скорпиус определенно поражен, что я так удивлена, потому что он немного пожимает плечами, что явно свидетельствует о том, что он не хотел меня изумить и понятия не имеет, почему так произошло.

— Я только что слышал на обеде, — он снова пожимает плечами. — Может это и неправда.

О, я сомневаюсь, что это неправда. Каждую пару лет у нас есть уроки с Рассказами о Войне… или с Рассказами Авроров… или с Рассказами С Прошлой Пасхальной Вечеринки. Это просто ужасно.

— Восхитительно, - ядовито произношу я, хмурясь достаточно, чтобы мое настроение стало заметно.

— Я так понимаю, это нехорошо? — тихо спрашивает он.

Это нехорошо.

Мягко сказать, что это худшая вещь, которую только можно вообразить по отношению ко мне и моим кузенам. Это стеснительно и странно, и мы это всей душой ненавидим. Я уверена, даже дядя Гарри это ненавидит, но я думаю, он чувствует себя обязанным школе, поэтому, когда его просят показаться, он приходит. Но так как я его знаю, могу заверить, он не прыгает от радости, когда стоит перед классом и жужжит о том, как он стал знаменитым, потому что, конечно, он не наслаждается своей славой. А вот все остальные наслаждаются. Каждый раз, когда он приходит в школу, для всех остальных любимый день года. Все приходят на урок, никто не прогуливает, все слушают, никто не просыпает… Это смешно, если вы меня спрашиваете.

— А тебе бы хотелось, чтоб твой дядя заявился в школу преподавать? — спросила я.

Скорпиус лишь отвечает:

— У меня нет дяди.

— Повезло, — бросаю я, все еще продолжая ехидничать. На самом деле я не представляю жизни без моих дядюшек, хотя я отчаянно хотела представить. Ни дядь, ни теть, ни кузенов… Нет огромной семьи, которая постоянно лезет в твои дела и раздражает тебя.

Звучит как сбывшаяся мечта.

— Это не здорово, — тихо говорит он. — У меня и кузенов нет.

— Я бы сделала сальто назад, если бы у меня не было кузенов, — он приподнимает бровь, и я качаю головой. — О’кей, не сделала бы, — поправляю я себя. — Но только потому, что не умею делать сальто назад.

Он снова смеется. Это действительно странно. Интересно, может, он забыл, что ему нужна помощь с Исчезающими? Он весело смотрит на меня, и это с одной стороны страшновато, а с другой - немного радует (хотя я не понимаю, почему так реагирую).

— Ну, так ты хочешь учиться или нет? — жестко спрашиваю я, доставая свою палочку и выпрямляясь.

Скорпиус резко прерывает смех и тоже выпрямляется. Он достает свою палочку и кладет маленький орех на парту перед нами. Без каких-либо колебаний я говорю:

— Эванеско! — и орех исчезает.

Скорпиус хмуро смотрит на пустую парту и издает тяжелый вздох. Я лезу в карман джинс и достаю кнат. Ставлю его перед ним и машу ему, чтобы попробовал. Выглядя так, будто изо всех сил пытается сконцентрироваться, Скорпиус вздыхает и машет палочкой:

— Эванеско.

Ничего не происходит.

— Ты неправильно это говоришь, — говорю я, стараясь быть мягкой, но указать на ошибку. — Ты делаешь ударение на «ко», но дожен выделить «эс», чтобы это прозвучало достаточно длинно.

Скорпиус лишь смотрит на меня, приподняв брови, но, тем не менее, следует моему совету и говорит:

— ЭванЭСко!

Кнат немного светлеет, но все еще лежит перед нами.