Вывих времени

Теперь зеркало показывало другую картину, освещаемую сумрачным, серо-красным мерцанием, распространявшимся из-за вершины холма. Внутри холма становившегося временами тускло-прозрачным, монотонно вращался титанический эскалатор, вознося группы людей к его поверхности. Под напором движимых снизу, достигшие вершины сталкивались вниз и с душераздирающими криками и воплями, тщетно хватаясь руками за воздух, скатывались к подножью холма. Достигая равнинной впадины, они поднимались и шли пошатываясь, словно лунатики. По равнине ползали огромные, в несколько раз превышающие размер человека двухстворчатые раковины. Время от времени створки их приоткрывались, а в образовавшихся щелях показывались. телесно-белые, словно огромные черви, губы.

В них затягивались попавшие во впадину люди, лица которых искажались при этом такой конвульсией ужаса, что Ара Омба вновь хотела закрыть глаза, но не смогла. Веки её окаменели.

Спустя некоторое время заглотнувшие человеческую фигуру раковины раскрывались и из них со свистом выплевывалось какое-то трепещущее, черно-красное месиво, которое тут же проваливалось в гигантскую чёрную воронку, в этот ужасающий конус тьмы, просвечиваемый за пеленой той впадины, на которой зловещие раковины заглатывали свои парализованные ужасом жертвы.

Наконец, эта измучившая Ару Омбу картина исчезла и зеркало погрузилось в кромешную тьму. Каким-то особым чувством она поняла, что в этот момент созерцает самое ужасное — Чёрное Антисолнце. Её длинные волосы встали дыбом, тело застыло в парализующем ужасе, оно будто проглотило собственное дыханье, а расширившиеся до предела глаза на какое-то мгновенье увидели то, что по своей природе не видимо никому.

После этого, словно гигантская сила прокатила каменную глыбу внутри её горла и дыхание вернулось в лёгкие.

— Мы — дети Антисолнца, дети абсолютной тьмы, дочь моя, — прошепелявила Одира. — Ты действительно моя дочь, но только не захотевшая носить подаренное матерью почти бессмертное тело, избравшая путь вселения в эти недолговечные, подверженные всяким случайностям тела молодых девок. Ты ещё горько пожалеешь о своём выборе. Впрочем, — с некоторой грустью прошептала Одира, — всё закономерно. Все мы, происходя из сплошной, неделимой массы Антисолнца, стремимся вырваться из его притяжения, вырваться несмотря ни на что и любой ценой. Это стремление окружает наши души коркой непробиваемого, ничем не растворимого эгоизма. И, заключённые в этих корках, мы жалим и пытаем друг друга с такой жестокостью, как никто другой. И возвращаясь на свою Родину, на Чёрное Антисолнце, мы, будучи спрессованы в одну общую массу, тем самым взаимно проникаем друг в друга всеми фибрами души и тела и при этом жалим друг друга одновременно во все болевые точки нашего непреклонного эгоизма. Чувствительность, но только осязательная, обостряется там до предела. Зато все остальные органы чувств закрываются наглухо. Там, в глубине Антисолнца ничего не видно и не слышно. Там зато каждый нерв души и тела одновременно соприкасается с такими же нервами всех спрессованных в одну неразделимую массу, нашей неисчислимой семьи. И соприкасаясь, эти нервные окончания безжалостно жалят друг друга. Всё существо попавшего на Антисолнце постоянно разрывается между двумя титаническими силами. Силой, сдавливающей всех в одну массу, и силой непреклонного эгоизма, стремящейся вырваться из притяжения Антисветила. И когда это удаётся, душа летит по освещенной кромке чёрного конуса назад к Элее, воплощаясь в тело новорождённого. Но это должно быть наше тело. Мы способны воплощаться далеко не во все рождаемые на Элее человеческие тела.

— Что же делать? — с рыданием простонала Ара Омба.

— Одни ищут спасения. Не мне говорить об этом. Другие, как ты, упиваются наслаждениями, предоставленными им на Элее, стремясь не думать о дальнейшем. А третьи решались жить во мраке и понемногу освоились с его законами.

Выждав небольшую паузу, Одира взорвалась оглушительным хохотом, от которого весь зал завибрировал и, казалось, по нему проносились завихряющиеся порывы сильного ветра.

В это мгновенье её лицо стало удивительно молодым и красивым, фигура девичьей, а она сама поднялась в воздух и плавно опустилась прямо на пол и, наклонись назад, подняла свои ноги наверх и в сторону. Неожиданно они обнажились порывом ветра. И между этих точёных, молодых, стройных ног Ара Омба увидела… о, ужас! Чёрную, непроницаемую раковину, которая медленно приоткрылась, показав зловещие червеобразные губы.

— Нет, нет, только не это! — беззвучно прокричала в конец перепуганная женщина. Ей удалось, наконец, зажмурить глаза. В этот момент она услышала успокаивающий старческий голос.

Неуверенно приоткрыв глаза, Ара Омба увидела прежнюю картину. Старуха, как ни в чём не бывало, продолжала восседать в своём дубовом кресле.

— Подожди, я должна ответить на твой вопрос о судьбе Крокута. Смотри.