Выздоровление

А доклад все равно придется писать здесь. Домой он уже давно не брал ни одной бумажки, отключал телефон, если не ждал звонка, дома он должен был отдыхать от ежедневного — вот теперь он имеет право сказать без обиняков — от каждодневного купания во лжи. Так.

Решения последних партийных пленумов, даже съезда он приветствовал привычно, без особых эмоций. Библиотека, ДК, богомаз-оформитель со знанием дела разносили новости по красным уголкам в виде плакатов, стендов, накопительных папок, передвижного политинформатора. Занимаясь пропагандой даже и сверхгениальных идей, трудно еще и как следует осмысливать их, вникать и проникаться. Осмысление начинается с конкретных примеров. И Борис Павлович невольно посмотрел на ящик стола, в котором он хранил все, что можно было достать о Чернобыле… Интересно, нашлась бы в прежние времена, случись такое, шапка, чтобы прикрыть все это от миллионов пар глаз?..

И, грешно сказать, он был даже рад вот этому нынешнему сезону дождей, сковавшему не только их район, но и всю область. На сегодняшнем селекторном первый секретарь обкома впервые назвал обстоятельства чрезвычайными. Но то, что было предложено, потребовано им от чуткой аудитории, мало походило на чрезвычайные меры. И в этом тоже была правда.

Творящееся сегодня с погодой сравнивают с пятьдесят восьмым годом. Борис Павлович помнил этот год. Тогда все же дождались сносной погоды, хотя и не ждали так откровенно, как сегодня. Зерном были забиты клуб и овощехранилище, гаражи и свинарник, в школе оставался свободным только один класс для малышни… Переувлажненное просо засыпали тогда в правление колхоза, оно загорелось в тесноте, и вонючую жижу выплескивали через окна и двери, и долго не могли избавиться от запаха тления, вони распада, разложения, пропитавших некрашеные полы, выползавших и среди зимы из-под пола… Да, но тогда дождались погоды, прицепные комбайны еще что-то успели взять с подсохших полей и нив, а сегодня ждать нечего. Именно так. Мысль показалась Борису Павловичу абсолютно бесспорной. Ведь и Чернобыль не попугал, а вдарил; и по головам тонущих с «Адмирала Нахимова» неотвратимо и не случайно шел сухогруз без огней; и поезда не тормозят в последний момент, а сшибаются насмерть… Телефон, черт бы его побрал…

— Машка говорит, надо дедушке кашки отнести!

Борис Павлович промолчал.

— Па-ап! Ты чего?

— Я слушаю.

— Ты на ужин собираешься?

— Рано еще.

— Тебе рано, а мы с Юркой в кино нынче пойдем!

— Он приехал?

— Да ну тебя! Короче, мы садимся. Идешь?

Борис Павлович положил трубку. Увидел в углу кабинета сноп, пузатый сноп пшеницы урожая, трудно вспомнить, какого года. Эталон. «Пусть стоит», — подумал бессвязно. Может быть, он тоже сегодня юбиляр.

Телефон зазвонил снова.

— Папух, если ты там правда перестраиваешься, то имей в виду, перестройка касается всех сторон человеческой жизни. И семейной в первую очередь! Дети у тебя должны духовно расти, а внучка спать не будет, пока дедушку не дождется.

— У тебя все?

— Ну, а че ты там, правда? Агроном и то дождику рад, баню достраивает…

Борис Павлович не дослушал. И сейчас же укорил себя. Что за нетерпимость? Помечтать не дают? Светка, между прочим, знает, что он терпеть не может новомодную социальную лексику в домашнем обиходе. Зачем же постаралась уколоть?

Все-таки тускло светила лампочка над столом… А с улицы свет ярким кажется. «Генсек» заседает, скажут. И никто не зайдет. Останься он на эти десять лет механиком, простым трактористом, наверное, были бы у него друзья, задушевные собеседники… Вообще, что изменилось бы, останься он в стороне от навяленной должности? Так же выросла бы Светка, только, может быть, поменьше гонорку нагуляла; так же родила бы ему Машку-забаву, потому что за кого ей еще выйти, как не за Юрку… А он постарел бы на десять лет и… и купил бы, например, не «жигули» по райкомовской очереди, а «москвич», только за руль, пожалуй, садился бы почаще, имел практику и не дрожал бы так, отвозя своих женщин на базар в пристанционный городок и по магазинам.

Ладно, прошли десять лет и прошли.

Борис Павлович еще закурил, но, кажется, из другой пачки взял сигарету, закашлялся… Нет, не прошли эти годы, сидят в нем сейчас, как один… как один к одному… Он прошелся по кабинету. Почему так обрадовал его этот сезон дождей? Отпала необходимость врать. Но разве вот это ожидание вёдра — не ложь? Впрочем, он-то как раз и не ждет его…