Выжить и вернуться

Любка закрыла глаза и представила. Такую юбку она уже видела, в том же журнале – с карманами, прямую, зауженную к низу, с молнией на боку и средней ширины поясом. И брюки, не совсем чтобы клеш, подметать брюками тротуар, как делала вся школа, она не собиралась. И тоже с карманами. На блузку материал у них дома был, мать купила метров восемь дешевого уцененного шелка с вискозой, который долго лежал в магазине. Сам он был бледновато зеленый с серым узором, но теперь Любка думала о материале иначе. На стенде материал платья смотрелся обычно, а пошитое платье внезапно изменило ее до неузнаваемости…

– Месяца через два, не раньше, – предупредила Ольга Ивановна. – Люди уже на восьмое марта делают заказы.

– Мне раньше почему-то казалось дорого. В голову не приходило, что можно заказать, – призналась мать.

– Раньше в магазине можно было купить, а сейчас ничего нет, – с недовольством бросила Ольга Ивановна. – Или за людей нас не считают, или люди стали жить хорошо – сметают все и сразу.

– Ты ведь коммунист! – ехидно заметила мать. – Разобралась бы!

– А от меня что-то зависит? – рассмеялась Ольга Ивановна. – Нас, коммунистов не спрашивают, деньги платим и ладно.

На первом этаже веселье было в самом разгаре. Начальница почты, Алина Федоровна, раздавала подарочные наборы. Почтальоны выбирали себе синие пальто с металлическими пуговицами и белые валенки. Домбытовские плясали под гармонь возле елки и пели похабные частушки.

Когда Любка вошла в новом платье, все ахнули, рассматривая и щупая его. Особенно заинтересовала вышивка, которая смотрелась как ручная.

– Это я еще в училище баловалась… Машинка стоит, никто не заказывает, – как бы между делом похвасталась Ольга Ивановна.

– Вы у нас мастерица, – согласились домбытовские.

Все обновы уложили в почтовскую сумку. Мать еще ненадолго осталась, а нагруженная Любка, после того как поела и выпила газировки, отправилась домой. На этот раз мать сама наложила ей всего понемногу, помогла собраться, попросив взять в баню вещи и ее, и Николки. Николка пока ходил в баню в женское отделение, но на будущий год должен был мыться самостоятельно. Мать его приучала париться и обязательно намыливаться два-три раза, чтобы потом он не забыл, как это делать.

Мороз на улице крепчал, начиналась небольшая метель. Сок, маринованные яблоки и сумку матери Любка до дому дотащила кое-как, отдыхая через каждые двадцать метров. Но до дому было недалеко. Времени до вечера в клубе оставалось не так уж много. Сначала концерт, потом праздничная лотерея, потом хороводы и розыгрыши, а в одиннадцатом часу клуб закрывался, чтобы люди шли встречать Новый год у себя дома или в столовой. На ночную дискотеку клуб должен был открыться в час ночи, не раньше. В запасе было еще часа четыре.

Любка быстро собрала полотенце, мыло, шампунь и сменное белье, не задерживаясь, понимая, что народу в бане будет много, вернулась, предупредив мать, что займет очередь. Народ с почты расходился, она уже тоже собирала Николку, помогая почтальонам прибрать за собой, собирая посуду, которую домбытовские принесли из дома.

Но на удивление очереди в баню почти не было. Основная часть успела помыться с самого утра – случай небывалый. Любка купила три билета, предупредив, чтобы пропустили мать с Николкой, заняла для них шкафчик и два тазика. Один спрятала в шкафчик, а два взяла с собой.

Мать пришла даже быстрее, чем она ее ждала. В отличие от Любки, Николка париться не любил, вырываясь их рук матери, когда она начала его хлестать веником. И как только она его отпустила, позорно сбежал.

– Как ты один будешь мыться, грязнуля! – бросила ему Любка вслед, поднимаясь и укладываясь на скамейку.

Баню Любка любила. «Любила» – не то слово, отдавала ей всю себя, иногда засыпая в парилке глубоким сном, очнувшись, когда ей совали под нос нашатырь. Тело становилось слабым и безвольным, тянуло каждую мышцу, наваливался сон. Вот и сейчас она блаженствовала, вытянувшись в полный рост, пока никто не просил уступить место.

– А-а, ой…

– Хи-хи, Любка… ты чего…

– Девчонки, отстаньте… – разморено произнесла Любка, узнав оба голоса. Один принадлежал Наташке Григорьевой, а второй Кате Снигиревой, круглой отличнице, которая с первого класса шла на золотую медаль.

– Любка, слазь, угоришь! Ты не собираешься встречать Новый год с нами?

Любка заинтересованно повернула голову, сползла с полки, присаживаясь рядом на ступеньку, облилась ковшиком холодной воды.

– В смысле, как с вами? Вы разве не дома? Где это – с вами?

Наташка изумленно приподняла брови, округлив глаза.

– Так в клубе же собираемся! На втором этаже, где регистрируют молодоженов. Все… Кроме Ленки Сабуровой и Ленки Решетниковой. Ну, еще Таня Веденеева, возможно, будет у себя дома, все же у нее сестра приехала… Но вообще-то сначала она тоже хотела с нами. Валя Иволгина и Надя Бушуева собирались прийти.

– Хи-хи-хи, – тоненько захихикала Катька. – И ходить никуда не надо, разбились по парам и переженились!

– А мне никто ничего не говорил! – заинтересованно протянула Любка, нахмурившись.