Теперь весь окружающий мир состоял из мрака и волн, набегающих из этого мрака. Море расходилось все сильнее, упорно не желая успокаиваться. Кунга окатывало тоннами воды, оглушало, швыряло из стороны в сторону, кружило, переворачивало вверх ногами. Этому не было видно конца, и все же, пользуясь каждой передышкой, Кунг успевал набрать в легкие достаточное количество воздуха, чтобы пережить очередное погружение.
Вокруг были только хаос и буря, буря и хаос. А до рассвета оставалось много-много бесконечных часов, сравнимых с вечностью. Да и что бы дал Кунгу рассвет? Он не учел, что штормящее море окажется слишком холодным для выживания. Руки и ноги отнимались, сердце билось с перебоями, грудь словно стянули обручами, сжимающимися все туже и туже.
А что дальше? Неужели смерть? А потом, после нее? Ничего… Совсем ничего…
То и дело глотая горько-соленую воду, Кунг приказал себе не думать о том, что будет дальше. Тут разобраться бы хотя бы в том, где верх, где низ. Где левая сторона, где правая. Повсюду вздымались черные водяные горы. Они поднимали и опускали, поднимали и опускали…
Рука, качающая колыбель? Зачем же так часто, так неумолимо? Кому принадлежит эта властная рука?
Кунг понял, что не хочет этого знать. Лучше полное забвение, чем встреча с тем или с теми, кто призовет к ответу. Нет, только не это! Кунг ничего не помнит, ничего не знает. Пусть будет темнота. Так спокойней. И не надо никакого света в конце тоннеля. Когда ты уродлив, противен и грязен, на свету тебе делать нечего.
Прекратив сопротивляться, Кунг закрыл глаза, позволил воде заполнить легкие и начал долгое погружение в бездну.
День десятый
«Утренняя звезда» громыхала, подобно гигантскому жестяному барабану, в который били со всех сторон, не забывая подбрасывать и перекатывать его с боку на бок. Телефон Данко разрядился сразу после полуночи. По его расчетам теперь было около трех часов утра, но это могло быть игрой воображения. Ход времени весьма своеобразен и прихотлив в минуты напряжения всех сил, физических и моральных.
Стихии разгулялись не на шутку. Гигантские качели, устроенные природой, подбрасывали шхуну и швыряли ее вниз, словно бумажный кораблик. Порывистые шквалы ветра срывали с волн белые клочья фосфорической пены, темнота была наполнена тяжелым гулом, громыханием, шипеньем и свистом. Людям, находящимся на судне, казалось, что они очутились внутри какого-то адского механизма, созданного для их уничтожения.
Несмотря на ослепительные проблески молний, мрак, окружающий «Утреннюю звезду», был почти непроглядным. Лоснящиеся громады волн казались отлитыми из вязкой смолы. То засасывая шхуну по самые леера, то подбрасывая ее на головокружительную высоту, волны издавали свирепое алчное рычание. Очутившееся в их полной власти суденышко скрипело и трещало, словно готовые развалиться от перегрузки качели. Никакие американские горки не могли сравниться с тем, что вытворяла шхуна при каждом очередном крене. Проваливаясь в разверзшуюся пучину, она почти скрывалась под водой, а выскакивая пробкой на поверхность, вновь становилась игрушкой многометровых волн.
Временами Данко проваливался в сон, но потом снова пробуждался от толчка и проверял, все ли в порядке, чувствуя себя петухом в курятнике. Он был единственным мужчиной среди девятнадцати женщин, которых спас как минимум от мучительной, унизительной неволи. Ладони Данко горели, как в огне, после того как стертая канатом кожа лопнула и была разъедена морской водой. Не все пленницы нашли в себе достаточно сил и отваги, чтобы самостоятельно вскарабкаться по болтающейся веревочной лестнице. Некоторых пришлось буквально затаскивать наверх, что было очень нелегкой работой, учитывая качку и волны, ежеминутно обрушивающиеся на палубу. Эвакуация продолжалась около получаса, и за это время в трюм успело налиться воды по колено. И задраивать люк пришлось уже с помощью Юлии, потому что Данко совсем выбился из сил.
Теперь все, кроме капитана, располагались в достаточно просторном помещении, которое Данко окрестил кают-компанией. Правда, коек здесь не было. Кто-то приволок матрасы, кто-то расположился прямо на полу. Образовалась настоящая куча-мала, вокруг и внутри которой перекатывались, дребезжали и постукивали всевозможные предметы, попадавшие со столов и полок. Как ни старались женщины сдерживаться, кое-кто не успевал выползти из кают-компании, чтобы извергнуть содержимое желудка. К счастью, там уже ничего не осталось, кроме желчи и желудочного сока, хотя и они воздух не озонировали.
В очередной раз вскинув тяжелую голову, Данко увидел близкие глаза Юлии, глядящей на него из полумрака, озаренного единственной аварийной лампочкой над дверью.
— Спи, — сказал он, тронув ее за плечо.
Она сильнее прижалась к нему боком и положила голову ему на плечо. Ныла ножевая рана, но Данко заставил себя не морщиться и не скрипеть зубами.
— Я боюсь спать, — пробормотала Юлия, раскачиваясь вместе с ним.
— Мы не утонем, — пообещал он так твердо, как будто это зависело от его желания или воли.