Выживает сильнейший

— Уилли, — с упреком в голосе обратился к нему Бейкер, — доктор Алекс может подтвердить, что избыточное и неуместное употребление в речи каламбуров является одним из симптомов душевного расстройства. Не так ли, доктор?

— Так. — Слово выговорилось без всяких затруднений и прозвучало музыкой, по крайней мере, в моих ушах. В голове понемногу прояснялось.

— Вам стало лучше? — Каким-то образом Бейкер уловил это.

Он взмахнул рукой, державшей шприц. Я услышал, как что-то звякнуло, похоже, на время его отложили в сторону. Перетянутые ремнями конечности теряли чувствительность, тело растворялось. Или это сказывалось действие наркотика?

— Расстройства на какой почве? — спросил Тенни. — Депрессия? Мания?

— Мания. И гипомания.

— Гм-м-м. Мне не хочется быть гипо-черт-знает-кем. — Он пощипывал бороду. — Вот, оказывается, почему я такой раздражительный, — продолжал Тенни. — И не могу терпеть рыбу — ни пескарей, ни упрямых бычков.

— Какой тонкий юмор, — сказал я.

Он побагровел. Перед глазами у меня встал Рэймонд Ортис, в страхе жмущийся к стене туалетной кабинки.

— Я не стал бы его злить, — с отеческой заботой произнес Бейкер. — Уилли легко выходит из себя.

— Чем разозлил его Ортис?

Тенни оскалил желтые зубы.

— Как ответить на этот вопрос, Уилли? — повернулся ко мне спиной Бейкер.

— А зачем отвечать? У меня нет никакой потребности изливать душу, нет нужды успокаивать свою гипотетически мятущуюся совесть признаниями в том, что я сделал с тем безмозглым моллюском. Весы справедливости уравновесились. Обойдемся без перлов мудрости. Промолчу. Хотя… — Тенни брызнул слюной, его рука легла мне на шею. — Уж если вы так настаиваете. Маленький жирный дегенерат гадил в мою жизнь. Как? Он пакостил на стенки туалета, не мог попасть в очко. Каждый раз, когда заходил, неизбежно. После него там все было в дерьме. Это вам понятно?

Он навис надо мной, пальцы начали сжиматься, и через собственный хрип я услышал, как Бейкер произнес:

— Уилли.

В глазах потемнело. Что-то было не так, столь далеко Майло заходить бы не стал.

Хватка вокруг горла ослабла.

— Этот генетический слизняк не умел даже пользоваться туалетной бумагой. Сверхпродуктивная тварь, тонны дерьма. Должно быть, копил его неделями, чтобы прийти в парк и выложиться до конца. Точно так же, впрочем, как и его недоделанные приятели. Изо дня в день, изо дня в день. — Тенни повернулся к Бейкеру. — Отличная метафора для описания того, что у нас не в порядке с обществом, а, сержант? Они гадят на нас, а мы за ними подтираем. Мы платим им за это, а потом подтираем!

— Значит, вы убили его в туалете?

— Где же еще?

— А кроссовки?

— Подумай! Только подумай, что он делал с моими!

Я попытался пожать плечами — насколько позволяли ремни. Что в данной ситуации можно предпринять самому?

— Мне надоело ступать в дерьмо! — Слюна летела во все стороны. — За это мне не платили!

Руки Тенни вновь потянулись к моей шее, как вдруг он неожиданно развернулся и направился к выходу. Хлопнула дверь.

Я остался наедине с Бейкером.

— Мне больно, — уже почти потеряв надежду быть услышанным там, произнес я. — Нельзя ли ослабить ремни?

Бейкер покачал головой; в руке его опять появился шприц.

— Хлорид калия? Как и в случае с Понсико.

Он не ответил.

— Кроссовки Рэймонда, — продолжал я. — Вы ничего не делаете наобум, всему есть конкретные причины. Убийство Айрит Кармели выглядело как сексуальное. Ее мать увидела в вас сексуального агрессора, значит, и месть, по-вашему, должна нести соответствующую окраску. Однако помимо этого вам было необходимо провести четкую грань между собой и каким-нибудь примитивным извращенцем. Вам и Нолану, который предпочитал самоутверждаться с маленькими девочками. — Бейкер повернулся ко мне спиной. — На чьем Айрит счету — Нолана? Или вашем совместном? По-моему, вы разделяли его вкус к молоденьким девчонкам. Темнокожим, типа Латвинии. А с нею вы справились сами, Тенни не помогал? Может, это был, кто-то другой, с кем я еще не имел чести познакомиться?

Он стоял не шелохнувшись.

— Нолану, так же, как и Понсико, не хватало силы воли. Но куда важнее то, что у него еще оставались какие-то зачатки совести и именно ее пытки он не выдержал. Вы отправили его к Леманну, однако это не помогло. Откуда у вас взялась уверенность, что Нолан будет держать язык за зубами?

Вопрос остался без ответа.

— Сестра. Вы сказали ему, что с ней сделаете, попробуй он отыграться на ком-то, кроме самого себя. Если же Нолану в очередной раз изменила бы воля и он не сунул в рот дуло собственного револьвера, то вы, видимо, позаботились бы о нем лично?

Бейкер повел плечом.

— То, что произошло с Ноланом, можно назвать случаем эвтаназии. Парень страдал от неизлечимой болезни.

— Какой же?

— Жесточайших угрызений совести. — Послышался смех. — Однако теперь нам так или иначе придется заняться и сестрой, вы ведь почти наверняка достаточно ее просветили.

— Этого не было.

— Кто еще, кроме Стерджиса, знает?

— Никто.