Выживая — выживай!

— Вы правы, Мароция, во всем правы. Им уже ничто не помешает, и папа Иоанн уже вслух выразил свое желание. Тоскана же сейчас единственная, кто противостоит Беренгарию и папе, но в открытом конфликте наши шансы ничтожны, — и Берта со вздохом украдкой взглянула в сторону Адальберта, начавшего, похоже, клевать носом после обильного ужина.

— Поэтому я здесь?

— Да, нам нужны любые союзники, — неосторожно промолвила Берта и тут же спохватившись, поспешила извлечь на свет Божий кувшин с обильной лестью, — тем более, что все мы помним обстоятельства интронизации несчастного Анастасия, когда ваша речь оказала решающее воздействие на умы и сердца Рима.

— Я помню тот день. Вы были во всем красном! — на секунду оживился Адальберт.

— И вы были просто обворожительны, — добавил вслед своему отцу Гвидо, и обе женщины улыбнулись, одна с признательностью, другая с материнской ревностью.

— Устами моего сына говорит его пылкое сердце. Мы же наслышаны о вашем фамильном умении выстраивать самые хитроумные комбинации и находить выход из любого лабиринта.

— Ваши слова, скорее, применимы к моей матери, великодушная графиня! Боюсь разочаровать вас, но я не вижу путей противостоять Риму и Вероне в их планах. Быть может, вам не стоило освобождать меня, Тоскана могла бы найти себе верного и храброго союзника в лице Альбериха, разругавшегося теперь с Тоссиньяно.

— А ведь верно! — воскликнула Берта, и Мароция прикусила язык.

«Дура! Что ты несешь, дура? А что если она сейчас распорядится под охраной вернуть меня в Сполето и, тем самым, заслужить расположение Альбериха?» И она немедленно повернулась к Гвидо.

— Мой спаситель, денно и нощно я буду благодарить Господа, что он ниспослал вас мне. Вы спасли меня, и я отплачу Тоскане верной службой, а вам — своей неизменной симпатией!

Гвидо рассыпался в ответных комплиментах.

— Альберих связан клятвой верности с Беренгарием, — произнесла Берта. В ее голосе Мароция услышала разочарование. Стало быть, графиня сейчас и в самом деле просчитывала вариант с возвратом беглянки в Сполето, однако нашла сама себе опровержение.

— Что из того, что он теперь недруг папы? — продолжала вслух размышлять Берта, — Тоссиньяно теперь с тиарой, и может плевать на Альбериха. Под охраной ваших родителей ему теперь ничто и никто не угрожает. А Латеранский дворец и Леонина, чтобы вы знали, охраняется теперь гарнизоном, которым командует даже не Теофилакт, а Петр Ченчи, брат папы. В городе Льва отныне поселилась и ваша мать, и я сомневаюсь, что вечера свои они с Тоссиньяно проводят за чтением Священного Писания.

Мароция опустила глаза вниз. Берта могла торжествовать — она нащупала слабое место у своей соперницы.

— Я нахожусь здесь, графиня, и я союзник вам, — с упреком в голосе сказала Мароция, и Берта великодушно сжалилась над ней.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, герцогиня, и прошу меня простить за неосторожные слова.

Наступила тишина, которой воспользовался Гвидо, чтобы галантно налить собеседникам в кубки превосходное поличиано.

— Если нет возможности подступиться к папе, значит надо рассматривать варианты противодействия самому Беренгарию, — сказал он.

— Ваш сын прав, графиня, я вижу, что он не только мужественный воин, но и дальновидный политик. Что скажете, графиня?

— Скажу, что проникнуть в лагерь Беренгария не проще, чем в папские покои. Тем более тосканцам. Охрана его почти столь же многочисленна, как у Иоанна, а королевская кухня подвергается еще более строгому досмотру.

— Ценю вашу откровенность, графиня.

— Мне нечего стесняться. Тем более перед дочерью Теодоры. Вы ведь знаете об этих слухах?

— Злые языки, как змеи, они проникают всюду, но не каждая змея несет в себе смертоносный яд.

— Расскажите об этом покойному папе Бонифацию. Или вашему другу, покойному папе Анастасию.

— Вы считаете, что Анастасия отравили?

— Судя по вашему вопросу, насчет Бонифация у вас нет сомнений. Да, Анастасию тоже помогли ускорить его свидание с Господом, я лично присутствовала при его последних днях, и у меня нет сомнений, что покойный папа был отравлен. Не знаю чем, не знаю как, но это было убийство.

Мароция замолчала. В памяти герцогини всплыл печальный образ ее первого мужчины, их встречи в Латеранском саду после уроков папы Сергия, их триумф во дворце Флавиев и испуганное лицо Анастасия в момент, когда ему на голову водружали папскую тиару.

Тишину на сей раз внезапно нарушил Адальберт. Испустив вопль, он очнулся от своей дремоты, вскочил со своего огромного кресла и, вытаращив глаза, начал судорожно ловить руками пустоту. Затем он схватился обеими руками за свое горло и захрипел :

— Берта! Берта! Скорее!

Графиня дрожащими пальцами отвязала мешочек, висевший у нее на поясе, и высыпала его содержимое в свой кубок. Затем она поднесла кубок к посиневшим губам мужа.

— С недавних пор моего супруга преследует какая-то болезнь, наподобие астмы. Вдруг, и ни с того ни с сего начинает задыхаться. Мой иудей-лекарь дал мне эти порошки. Ими только и спасаемся.