— Я в курсе. Там на крыльце сидит твоя супружница и обещает не пускающему её дневальному все кары небесные, вкупе с адовыми пытками. Говорит, третий день караулит. Пожалей жинку и меня заодно. Обещала, если не выведу тебя из штаба сей момент, то самолично кастрирует меня серпом.
— Передай ей, что наступил самый тяжёлый момент в истории нашего поселения. Я, как командир, должен находиться впереди, на лихом коне…
— Слушай ты, Чапай недоделанный! Ты мне ещё на бульбе покажи тактику действия конного разъезда при встрече с противником! Я не враг себе, чтобы пререкаться с Людмилой Макаровной! Вали нахрен из штаба и завтра будь свеж, бодр и полон праведного гнева к супостатам.
— А твой доклад?
— Завтра. Всё завтра.
— Кстати, — окликнул безопасник Лешего, собирающегося притворить дверь в радиорубку, — Супруга велела первым делом в баню идти. В вонючих портянках в хату не пустит.
Когда воевода, протопав по коридору, сообщил дневальному о своём убытии, Григорий Лукьянович долил свою рюмку до краёв и, хорошо отработанным движением, опрокинул содержимое в рот. Подумал, выбирая между карамелькой и сигаретой. Решил, что закурить сейчас уместнее.
Приятная, тёплая волна прокатилась по пищеводу, обволокла истомой сознание, ухнула в желудок, который тут же очнулся и заурчал, напоминая о необходимости более серьёзной закуски. Малюта согласился с требованием организма и, не прекращая мусолить цигарку, снял трубку телефона внутренней связи.
— Ирина? — удивлённо спросил Григорий Лукьянович, услышав знакомый женский голос, — Ты что живёшь в столовой? Я, вообще-то, надеялся услышать дежурного.
— Я его отправила к колодцу казан песком драить. У сегодняшней смены, видишь ли, рагу подгорело. Надо же так умудриться.
— Хочешь, я их расстреляю? Введение военного положения позволяет мне это сделать без суда и следствия. Саботаж, угроза здоровью, диверсия с целью отравления личного состава. Выбирай статью.
— Гриш? Ты чего названиваешь на ночь глядя?
— Жрать хочу! Может человек только что вернувшийся с боевого задания проголодаться?
Через четверть часа Малюта, цыкнув на внезапно побледневшего повара, усаживался на лавку за дежурный стол. Ирина, прогнав салфеткой находящегося в наряде бойца, сама принесла тарелку жареной картошки, одинокую, неоднократно истыканную вилкой котлету, вымытые овощи и миску толсто нарезанного сала.
— Балуешь меня Ирина Батьковна, — иронично, почти бархатным голосом, проворковал Григорий Лукьянович.
— Михайловна я, — подсказала хозяйка, подкладывая веток в самовар.
— Вот и я говорю, Ирина Михайловна, подозрительна мне твоя услужливость. Видать скверну какую учудили за время моего отсутствия?
— Ты, Гриша, Мюллера тут передо мной не строй! Чай я не Штирлиц! Пальчиков моих на том чемодане нет!
— Каком чемодане? — опешил безопасник, мгновенно прокручивая в голове все возможные версии.
— С рацией русской пианистки, — выдохнула Ирина, заливаясь весёлым смехом.
— Тьфу, ты, — расстроился Малюта, — Купился, как рекрут-первогодок. Присядь, Ир, разговор у меня к тебе имеется.
Женщина приосанилась, поправила причёску и опустилась на лавку напротив начальника службы безопасности.
— Решил завербовать меня? Давно пора. А то ко мне Батлай из первого взвода клинья подбивает.
— Угомонись, Ира, хватит ёрничать.
— Серьёзна, как никогда. Тут даже слепой заметит, что за последние дни все словно с цепи сорвались. Половина напряжены, будто у них нерв в копчике защемило, остальные растеряны. Сначала все шептались, мол, война с Москвой начнётся из-за передела сфер влияния, теперь судачат, что чернокнижники, чью главнючку Леший порешил, прислали отряд отморозков. Нас действительно хотят поголовно вырезать?
— Нет.
— Ну да. Так ты мне правду и сказал.
— Именно правду я и сказал. Сама подумай головой, а не тем чем вы, женщины, обычно думаете. Если бы нас хотели убить, то уже давно бы убили. Те люди, которых воевода называет ассасинами, кота за хвост тянуть не умеют. Работу выполняют чётко и, по возможности, быстро. А раз мы ещё живы, то неинтересны им от слова «совсем».
— А что им нужно?
— Об этом и хочу поговорить. Готова?
Фальшивая серьёзность исчезла с лица хозяйки, уступив место обычной заботливости и неуёмному любопытству.
— А всё же жаль. Сексот звучит так эротишно. Я бы стала твоим лучшим сексотом.
Малюта вздохнул и беззвучно выругался. Служба научила терпеливо выслушивать любые бредни и сдержанно реагировать на всевозможные провокации.
— Ты права, — начал он, не забыв начать с похвалы, — Если бы не казацкий чуб, я бы воеводу не признал. Осунулся как-то, нервным, дерганным стал. У всех состояние близкое к панике. Поэтому расспрашивать их бесполезно. Тот, кто ждёт беду, вокруг видит только её тень. Мне нужен сторонний взгляд. Не замыленный бесконечным ожиданием опасности, а объективный и независимый. На тебя никто не давит. Поэтому ты замечаешь нюансы, которые упускают желающие выслужиться. Что тебе за три дня, пока я отсутствовал, показалось странным? Или просто необычным.
Ирина задумалась, проникнувшись доверием безопасника и важностью возложенной миссии.