Выживальцы

Утром Ван нашел под дверью записку, смятый комочек, хранивший запах потной руки, на бумажке было накарябано: «куры вашего зерна поели и потравились по селу говорят колдун кур потравил». Ван сложил бумажку вдвое, вдвое, еще вдвое, пока она не превратилась в твердый шарик, и спустил в унитаз. К девяти должен был прийти Рожер и привести своего племянника из соседнего села, у мальчика плохо слушались ручки, но Рожер не пришел, и Ван решил сам пойти в деревню. Однако у дома Рожера ему не открыли, сколько он ни молотил по калитке подвешенным на веревку камушком. Рожер явно был дома, в доме слышалось шушуканье, однако никто не шел, и Ван поплелся домой. Дома все было в порядке, никто не приходил, и вспыхнувшая опять тревога начала притупляться. «Мало ли что, — подумал Ван, — заняты были. Свиньи, конечно, но — бывает». Он принес пива в кружке и до вечера развлекал Дею побасенками из жизни госпиталя, так что от смеха у нее выступали слезы на глазах. «Интересно, — подумал Ван, — в госпитале так страшно — а анекдотов тьма, и врачи всегда стараются рассказывать посмешнее, сами себя заговаривают…» Любимой историей самого Вана была сказка о двух студентах-стажерах, везших труп из реанимации в мертвецкую, в подвал. Дело было поздно вечером, в госпитале оставались все свои, и ребята везли труп быстроходным пассажирским лифтом. На втором этаже ребята выскочили купить по бутербродику, а лифт с каталкой кто-то вызвал. Ребята не сильно переживали — поймут и отошлют обратно, на второй этаж, ждут минуту — лифт остановился наверху и стоит. Вызвали его сами. Лифт приехал — каталки нет. Что оказалось: задержались, посещая больную родственницу, жена и дочка главврача. Вызывают лифт. Двери открываются, стоит каталка, на ней человек лежит и не дышит. Они с воплями — негодяи, забыли больного в лифте, он умирает! — а ребята все уже сменились и сестрички тоже, никто этого покойного не видел — и поволокли его… в реанимацию. Тут, прибавлял Ван, люди бессовестные говорят, что мужика откачали, но его, конечно, никто не откачал, зашла случайно сестра с прошлой смены, и все разъяснилось.

— А студенты? — захлебываясь, выдавила Дея.

— А что студенты? — Рассудительно сказал Ван, — выговор получили, за непрофессиональное поведение, — и сам рассмеялся.

В дверь постучали, Ван доковылял до окна и отдернул занавеску, тут же задернул ее и инстинктивно прижался спиной к двери, как если бы в дверь уже ломились. «Дея, — сказал он, — за нами пришли люди из села», — и Дея, еще ничего не поняв, но уже начав понимать, еще держась на прежней светлой волне, сказала: «Что, твои пациенты пришли с песнопениями тебя благодарить?» — но голос ее уже дрожал, и Ван сказал: «Нет, Дея, нас пришли изгонять». И она поняла все тут же и закричала, как птица, и смяла руками лицо.

— Беги! — зашептал он яростно. — Через то окно беги!

— Я не побегу без тебя, — сказала Дея.

— Побежишь, — сказал Ван, сейчас встанешь и побежишь.

— Нет, — сказала она.

— Тогда я тебя пристрелю, — сказал Ван, потому что это лучше, чем то, что они могут сделать.

— Хоть на костер, но с тобой, — сказала Дея.

— Дура, — сказал Ван, — подержи костыль.

Они попытались вылезти в окно и бежать огородами, но их заметили и нагнали уже в кустах, и схватили. Их было всего пятеро, среди них Ван увидел Троя, вид у Троя был неуверенный, но держал он Дею крепко, и колыхнулась ненависть, потому что Ван вспомнил картинку Троя, и как тот со слезами на глазах ползал перед ним на впервые после падения с крыши повинующихся коленях, и целовал руки. И вдруг Ван понял, что то, что он видит — это не воспоминание, это картинка Троя, он включился в Троя, и тогда он принялся яростно раскидывать в стороны кусочки пастельных цветов мозаики, и Трой, скрючившись, повалился на землю, изо рта у него текла слюна, а глаза были бессмысленны, и где-то вне ванова сознания страшно, на одной ноте, кричала Дея. Он сидел на земле, а Дея, заплаканная, ползала вокруг него и стучала зубами.

— Они убежали и унесли… того, — сказала она.

— Пойдем, — сказал Ван. — Мне тут надо поговорить с одним человеком. За нами еще долго не погонятся.

И они пошли в госпиталь. Они шли коротким путем, не по дороге, а тропами, и пришли за час, сократив себе три километра. В дороге они молчали, и только Дея сказала:

— Я боюсь.

И он ответил:

— Не бойся, малыш, я теперь знаю, со мной можно ничего не бояться.

— Ты раньше не знал? — спросила она осторожно.

— Не понимал, — сказал он и обнял ее одной рукой, а другой крепче зажал костыль.

Когда они проходили в ворота госпиталя, мимо них попробовала протиснуться старуха, глянула испуганно… «Странно, — подумал Ван, — закутана, как капуста, жара такая, — и вдруг понял и заорал, — Стой! Стой, сука!» И старуха остановилась и подняла руки над головой, хотя ее никто об этом не просил, и блеснули майорские погоны под тряпками на разогнувшихся плечах.

— Я послал за тобой машину, — сказал Веррер.

— Ага, они вернулись сюда и тебе все доложили, и ты понял, что я приду, верно? — сказал Ван.