Выживания не гарантирую

– Да пошел ты… Я ни о чем другом не то что говорить – думать не могу. Как предатель проходит контроль лояльности? Я перебрал все возможные варианты… этого быть не может. Теперь получается, что либо мы чересчур полагались на эту систему, не вводили строгую внутреннюю секретность, – и значит, враг может знать о нас всё… абсолютно всё. То есть – мы работаем под контролем. Возможно, даже под управлением. Непостижимо. Либо… Впрочем, об этом пока рано. Я сказал, что не верю в то, что предатель – ты. Нойман – параноик. Другое дело, что он это осознает. Но, как ты знаешь, «если у меня паранойя, то это вовсе не значит, что вон тот парень за мной не следит». Ноймана сбивает с толку еще и то, что ты долго восстанавливаешься после процедур Ленарда. Мол, тратятся силы на защиту и тому подобное… А ты, наверное, и сам ничего не понимаешь?… Вот что: давай все-таки чуть-чуть выпьем. Рюмки у тебя где? А, вижу… Значит, так, друг мой Эрвин: я!тут выяснил, что доктор Ленард в тридцать четвертом инспектировал Кёльнскую школу «Нахтхабихт»… Я думаю, это он тебя искалечил, дружище.

– Ясно, – почти равнодушно сказал Штурмфогель. – А кто у нас бреет брадобрея?

– Я. Лично, – вздохнул Гуго. – Он чист. Да и доступа по-настоящему ни к чему не имеет…

– Ортвин тоже не самый главный начальник… Я даже удивился, когда он сообщил о существовании предателя в наших рядах. Трудно понять, откуда он мог узнать это – если, конечно, ему специально не скормили дезу.

– Это самое вероятное. А мы повели себя, как разбуженные куры…

– И тем самым спалили Ортвина. Наверняка.

– Значит, никаких фотографий у него не окажется.

– Боюсь, Гуго, что и самого его мы живым не получим. Если ты чего-нибудь не придумаешь.

– Я придумаю.

– Вытащи его. Даже если он в конце концов сломался, то все равно очень много для нас сделал.

– Ты сентиментален, дружище, как гамбургская проститутка на экскурсии по Парижу…

Штурмфогель вдруг захохотал. Выразить словами, что такого особо смешного в словах Гуго, он не мог – срабатывали какие-то мгновенные ассоциации, выстраивались в невозможные цепочки… Он хохотал долго, и, даже выпив большую рюмку водки – без удовольствия, как лекарство, – еще время от времени всхохатывал, а потом улыбался чему-то, но чему – не понимал сам.

Шампиньи-сюр-Марн, 19 февраля 1945. 18 часов

– Вот это я, – Волков выложил перед начальником госпиталя полковником Смитом свое служебное удостоверение. – Вот это – мои полномочия. А это – человек, которого мы ищем. Возможно, он у вас проходит под чужим именем или как Джон Доу…

Медицинский полковник долго и туповато смотрел на документы. У него были маленькие близко посаженные глаза и нездоровый румянец на скулах.

– Допустим, – сказал он. – И что дальше?

– Это мой офицер. Его состояние вызвано неким внешним фактором, о котором вам знать не следует. Обычными средствами вы его на ноги не поставите. Я должен забрать его, чтобы продолжить лечение в расположении части. Он в коме? Судороги были?

Полковник медленно поднял взгляд на Волкова. Пристально посмотрел на Эйба. Потом опять на Волкова.

– Я должен получить подтверждение ваших полномочий от своего начальства. От генерала Толанда. Без этого я вам никого не отдам.

– То есть мой человек у вас?

– Этого я не утверждал. У меня лежат несколько неизвестных, один из них внешне будто бы похож. Он в полном сознании, но страдает тотальной амнезией.

– Я могу посмотреть на него? Только посмотреть?

– Думаю, да, – сказал полковник неохотно. – Вас проводят. Сержант!..

Госпиталь располагался в монастыре. Такие старые здания Волков не любил: в них все пропитывалось запахами многих поколений бывших жильцов. И эти запахи не мог перебить крепкий госпитальный дух йода, меркурохрома, автоклава, марли, карболки, гноя…

– Здесь, – юный сержант откинул простыню, загораживающую глубокую нишу в стене.

На узкой койке, укрытый с головой блекло-лиловым одеялом, кто-то лежал, свернувшись калачиком.

– Боится, – сказал сержант. – Всего боится… Джон! Проснись, – он легонько тронул лежащего за плечо; тот вздрогнул. – Это я, Пит. Ты меня знаешь. Проснись.

Он приподнял угол одеяла с лица лежащего, и Волков почувствовал, как пальцы Эйба сжимаются на его локте.

– Это он, – сказал Волков. – Сержант, можете записать его данные: Натан Коэн, двадцать лет, лейтенант воздушных сил, шестая отдельная авиаэскадрилья. И – оставьте нас на пять минут.

– Сэр, я…

– Разве вам приказали конвоировать нас? Если вы сейчас же не отойдете на двадцать пять шагов, то станете обладать совершенно секретной информацией, допуска к которой у вас нет. То есть лет пять тюрьмы вам обеспечено. Ясно?

– Так точно, сэр.

Сержант неохотно удалился, а Волков быстро скользнул вверх и убедился, что поблизости никого нет, равно как нет и верхнего тела Натана. Можно было приступать к вселению. Он так давно делал это в последний раз, что почти забыл ощущения…