Выживатель

Нет, все, кроме левой руки, ее чувствует. Хорошо чувствует и хочет чувствовать дальше. Настолько, что даже мысли о возможных проблемах я отгоняю подальше. А ведь Кюрасао — это деревня, там уже все друг друга знают. И что с того, что Рона будет на Бонэйре? Насколько долго получится все это скрывать? Черт, до Янины слухи уже отсюда могут дойти, мы же здесь не скрываемся, а люди на Кюрасао едут. Еще немного усилий с нашей стороны, и информация разойдется как масло по воде.

— Кстати, в спортзале на мою виляющую задницу уже поглядывают со смыслом, пока ты здесь инвалида изображаешь. — Рона слегка толкнула меня в плечо.

— Могу изображать там, — предложил я. — Буду стрелять в каждого, кто опустит глаза ниже твоего пояса.

— Про это забыл? — Она пошевелила плечами, демонстрируя бюст.

— Тогда просто всех подряд, кто туда зашел.

Ладно, будь что будет, я все равно не в силах от нее отказаться.

Через три дня после этого разговора я загрузился в брюхо «С-130», который взлетел с полосы аэродрома военной базы в Чарлстоне — там уже построили защищенный периметр, а психов в городе довольно сильно повывели. Рона улетела в этот же день, но другим самолетом, так что мы расстались еще рано утром, в моей каюте.

Лететь, несмотря на то что полет был долгим, оказалось весело. Люди сменились, их отводили на отдых, целых два взвода, так что настроение у всех было праздничным. Кто-то уже мечтал о том, как пойдет по барам, кто-то обещал навестить всех девушек на Кюрасао — слухи о некоей гендерной диспропорции уже циркулировали, и это бойцов явно радовало. Я их понимаю, в общем-то.

Самолет сначала сел на Бока-Чику, где мы вынуждены были пару часов гулять по жаре вокруг взлетной полосы, затем полетел дальше — над голубым Карибским морем и зелеными островами в нем. За время стоянки фюзеляж нагрелся, и сразу после взлета в машине было как в душегубке, но когда набрали высоту, стало даже прохладно. На этом отрезке полета большинство летевших задремало — успели натрепаться. Да и я прикемарил, завалившись на свой рюкзак. И проснулся уже от легкой боли в ушах, когда «Геркулес» зашел на посадку на Кюрасао. Машина опустилась на бетон, скрипнув покрышками, неторопливо и неуклюже вырулила к терминалу, где и остановилась. С жужжанием электромоторов опустилась задняя аппарель.

Через открывшийся проем в самолет ворвался легкий ветерок с запахом моря, а заодно и шум волн услышали — до берега отсюда рукой подать. Берег северо-восточный, с него постоянно волны накатывают, с этой стороны острова даже пляжей нет, лишь подмытые корявые каменистые откосы.

— Выгружаемся!

Скомандовал уже не я, а Пит, мои полномочия командира сложены. Люди зашевелились, поднимаясь на ноги, потягиваясь после долгого сидения, подхватывая рюкзаки и сумки. Мою сумку до выхода из терминала все же дотащить помогли, сжалились над увечным воином. А там меня встречала Янина, сидя за столиком в неработающем кафе, которое, похоже, должно было заработать. Во всяком случае, за барной стойкой сейчас работали двое строителей, электриков, кажется.

Увидел ее — и сердце дрогнуло, от всего сразу — и от того, что соскучился, и от того, что люблю, и от того, что боюсь того, что… понятно, в общем. Обнял, прижал к себе, поцеловал куда-то в макушку, а затем в висок.

— Так, и что с тобой? — спросила она требовательно, чуть отстранившись. — Мне Рэй звонил, но никаких деталей не выдал, конспиратор.

— Сквозь крышу провалился, очень неудачно, — соврал я. — Снизу ящики какие-то были навалены, и я прямо на них рухнул.

— И что теперь?

— Теперь операция будет — это плохая новость.

— А есть и хорошая?

— Есть и хорошая — я иду на повышение и остаюсь на острове. Так что будешь каждый день обед готовить.

— Размечтался!

Сумка и рюкзак полетели в кузов «Форестера», а я вскарабкался на пассажирское сиденье, с шипением согнув ногу. Со сгибанием у меня вообще не очень — все натягивается и болит, черт бы эту ногу побрал.

— Нога тоже? — посмотрела на меня Янина. — Что с ногой?

— Там ерунда, просто сгибать больно, — отмахнулся я.

— А операция на что?

— Рука. — Я продемонстрировал гипс. — Руку надо чинить. — И спросил уже сам: — Дети где сейчас?

— Дома. Так и не ясно было, во сколько вы прилетите, поэтому решила, что Сашка мне дыру в голове прогрызет, если ей здесь придется часа два ждать.

Это точно, это она умеет. Ребенок в принципе ждать не может, у нее шило в одном месте.

— И сколько ждала?

— Где-то полтора. — Она посмотрела на часы. — Подожди, ты действительно уже все? Здесь остаешься?

Ну вот, только сейчас дошло.

— Все, — кивнул я. — Переводят на штабную, так сказать. Победа куется в тылу, сама понимаешь. А без меня ее не скуешь.

Куда меня на самом деле переводят — я пока не знал. Так что насчет штабной — это только предположение. Но с другой стороны — куда меня еще сейчас?

Янина завела двигатель, и машина, развернувшись вокруг стоянки, выехала на улицу Рузвельта.

— Тебе когда к врачу? — спросила она, пропуская колонну из трех военных «Лэндроверов», вывернувших с маленькой голландской военной базы, прижавшейся к аэродрому.