Выжившие

– Как тот случай, помните? Пара исчезла в Панаме, – Талия рассказывает что-то остальным. – Ради страховки притворились мертвыми перед собственными детьми! Ради каких-то ста тысяч.

– Вот эгоисты, – вмешивается в разговор кто-то другой.

– Может, пилот тоже хотел, чтобы жена получила страховку?

Кто-то оборачивается и замечает меня. Все переглядываются, замолкают.

Коллеги знают, что тем самолетом летела моя сестра. Знают, но я с ними это не обсуждала. Я устроилась помощником редактора три года назад, потом какая-то журналистка ушла в декрет, и мне дали ее место. Она так и не вернулась, а я все еще здесь: гоняюсь за историями и до сих пор гадаю, мое ли это предназначение. Каждый месяц в офис прибывают новые, голодные до работы стажеры. Каждый раз, видя их рвение получить у нас работу, чувствую себя мошенницей: словно украла чужую роль.

– Что с подбородком? – спрашивает Даррен, мой единственный друг на работе.

– С велосипеда упала, – трогаю саднящую царапину рукой.

– Выглядит не очень. В целом-то как, нормально?

Я бодро отвечаю:

– Конечно!

Даррен прикладывает руку к виску, отдавая честь.

– Давай, – говорит он, забирая кружку, – хоть кофе тебе налью. Скоро собрание.

Мы сидим за большим столом перед раскрытыми блокнотами. Отпиваю из кружки: молока в два раза больше, чем я люблю.

– Спасибо за латте, Даррен.

Он усмехается, затем открывает блокнот, там у него мультяшные наброски с маленькими облачками речевых пузырей. Поворачивается ко мне и внимательно смотрит.

– Точно все нормально, Эрин? – участливо спрашивает он.

Уф, можно не отвечать: в комнату входит Ребекка, наш редактор – высокая, худощавая, говорит, немного коверкая гласные.

По пятницам мы представляем идеи для журнала на следующую неделю. На собрании заведен особый порядок: приходить подготовленным, за пределами конференц-зала планы не раскрывать, чтобы не перехватили. Некоторые не затыкаются и выносят на обсуждение пустяковые задумки. Другие до поры до времени молчат, а потом выдают сногсшибательную идею.

Голубоглазая Ребекка оглядывает зал и останавливает взгляд на мне.

– Эрин, – все смотрят, я краснею. – Пилот, – завершает она фразу.

Вот так, пара слов. Больше ничего. Даррен говорит, она работает редактором так долго, что говорит заголовками.

Она знает, к этой истории у меня особое отношение. И да, для нее это не больше, чем история.

Открываю блокнот. Скольжу взглядом по пустым строкам. Молчу.

В руках до сих пор дрожь после падения. Все на меня уставились, щеки пылают.

Вдох. Начинаю.

– Родственникам пассажиров рейса FJ209 выслали по электронной почте расшифровку интервью с пилотом. Выяснить удалось немного, он почти не разговаривает. Мы знаем, что самолет разбился и выжил только пилот. Нет никаких сведений о том, что произошло во время полета и где сейчас самолет. Как ему удалось выжить, тоже неясно. – Смотрю на Ребекку в упор и продолжаю: – Я хочу знать, что скрывает пилот.

Так оно и есть. Мне мало односложных, несвязных ответов из стенограммы. Хочу смотреть в глаза, слышать голос, видеть выражение лица, когда он будет отвечать. Я должна выяснить, что произошло, когда самолет разбился. Почему пилот выбрался из-под обломков, а Лори нет?

Он отвечал за безопасность каждого из семи пассажиров, однако же они мертвы, а он жив. Почему он не связался со своей семьей и друзьями? Почему не пришел в полицию? Мне важно знать, что заставило человека отказаться от прежней жизни.

– Я полечу на Фиджи и возьму интервью у пилота, – неожиданно для себя самой объявляю во всеуслышание.

Глава 9 Тогда | ЛОРИ

Лори приникла носом к иллюминатору: не видно ни зги, только клочья облаков, похожие на дым, проносятся мимо.

Она мельком глянула на часы. Уже сорок пять минут в воздухе. Почти прилетели. Лори зябко потерла руками плечи: почему в самолетах кондиционеры всегда морозят на полную катушку? Она решила достать теплую кофту: встала, потянулась в багажный отсек… вдруг самолет дернулся, словно подскочил на препятствии. Из бутылки выплеснулась вода.

Турбулентность, ничего страшного.

Только сердце не унималось.

Загудел сигнал, и загорелась лампочка «пристегнуть ремни». Лори затянула ремень, вставила бутылку в карман впереди стоящего кресла и убрала откидной столик.

В проход вышла стюардесса.

– У нас на пути грозовой фронт, пилот обходит его по краю. Пока мы облетаем этот участок, лампочка «пристегнуть ремни» будет гореть.

«Турбулентность – обычное дело», – убеждала себя Лори. На прошлой неделе она поискала это слово в «Гугле»: «вихревые потоки воздуха, вызванные разными причинами, такими как полет над горами, близость к струйным течениям и грозам». И все бы хорошо, но в объяснении из Интернета упоминают: «по сводкам погоды и отчетам пилотов предсказать турбулентность не всегда возможно». Остается одно – затянуть ремень и ждать.

Снова удар! Самолет будто врезался во что-то твердое. Сердце бешено застучало в груди. В окне иллюминатора все так же проносились хлопья облаков.